Главная > В мире > История жизни или история беззакония

История жизни или история беззакония

18-04-2013, 17:39. Разместил: veter

1. МОЯ МАМА.
Моя мама, Рахиль Борисовна Хозинская, родилась в 1905 году в г. Ружин Житомирской области. Ее отец был очень талантливый портной. Он шил все: распашонки, платья, костюмы, пальто, шубы, валял валенки. Мамина мама была не совсем здорова – у нее было больное сердце. Поэтому отец также занимался и домашними делами. Моя мама была старшей в семье. Младшую сестру звали Роза. Был еще младший брат, но о нем я ничего не знаю. Семья снимала довольно хорошую квартиру, вернее, целый дом. И жила семья зажиточно. Часто помогали бедным. Но так продолжалось недолго. В 1914 году мамин папа был призван в действующую армию и попал на фронт – шла первая мировая война. В 1915 году мамин папа погиб. Его гибель описал сослуживец, который вернулся без ноги. Дело было зимой. Ночью мамин папа стоял часовым. Немецкий лазутчик снял его кинжалом. Характерно, что моей маме как раз в это время приснился сон: как будто кто-то постучал в окно и в свете луны моя мама увидела страшного мужчину огромного роста в железной шапке с окровавленным кинжалом в руке. Вообще, моей маме часто снились вещие сны. После гибели отца семья нищенствовала, жили все в землянке – в избе с земляным полом. Вскоре умерла мамина мама. И дети разбрелись кто куда. Моя мама нанялась в няньки. Вместе с подопечными ей детьми она научилась читать и писать. В школе она не обучалась.
После Октябрьской революции шла гражданская война. У мамы был жених Евгений. Он был красным агитатором. На Украине в это время лютовала банда Петлюры. Петлюровцы казнили Евгения за то, что он был красным агитатором. Моя мама долго плакала по нему и решила, что никогда низа кого не выйдет замуж. Когда на Украине утвердилась Советская власть, мама жила одиноко и зарабатывала тем, что шила на заказ. Ее немногому успел научить отец. С начала ее очень одолевали женихи. Мама всем женихам отказывала. Но самым настойчивым был мой папа. Он был однолюбом, очень целеустремленным и всегда упорно добивался своего. Мама наотрез отказала ему и сказала, что будет всегда любить своего Евгения. Папа посчитал, что любить мертвого может только сумасшедшая и прекратил свои домогания. В 1927 году он женился на первой красавице. Ее звали Эстер. Сейчас я должна прервать рассказ о моей маме и приступить к рассказу о моем папе. Затем я продолжу рассказ об их совместной жизни.
2. МОЙ ПАПА.
Мой папа, Паранский Наум Израилевич, родился в 1900 году в г. Ружин Житомирской области в очень бедной семье. Про своих родителей папа никогда ничего не рассказывал, и вообще о родственниках не мог ничего рассказывать, так как очень тяжело переживал их гибель и всегда считал себя виноватым в том, что не смог их уберечь от «холокоста». Из скупых маминых рассказов я знаю, что у него была престарелая мать и она души не чаяла в сыне, так как он рос очень слабым и больным ребенком. В школу он не ходил, а учился самоучкой. Он был очень способный и за короткое время самообучения достиг больших вершин в знаниях. Правда, он рано потерял зрение и носил очки, что тогда было редкостью. Начиная с 13-тилетнего возраста он зарабатывл деньги – занимался репетиторством. Он готовил детей богатых родителей к поступлению в гимназию, а также занимался с ними и во время их обучения в гимназии. Он был очень эрудированным и разносторонне развитым, но любимым его предметом была математика. Он очень любил решать сложнейшие математические задачи и никогда в его жизни не было случая, чтобы он не смог решить даже самую сложную задачу. В 18-тилетнем возрасте его настиг первый удар судьбы. Мой папа был очень беден и очень мечтал справить себе хромовые сапоги, которые стоили очень дорого. С 13 до 18 лет он выкраивал из своего заработка скудные сбережения, во всем себе отказывая, на исполнение своей детской мечты. И вот мечта сбылась. В день своего 18-тилетия, а это было воскресенье, он вышел погулять в новых хромовых сапогах. В мгновение ока налетела банда петлюровцев, и один из бандитов погнался за юношей в хромовых сапогах, и если бы не престарелая мать, сапоги были бы сняты с зарубленного шашкой трупа, так как папа ни за что не хотел отдавать сапоги. Мать сама сняла с сына сапоги и отдала бандиту. Мой папа очень долго переживал. Полгода он лежал без признаков жизни, покрывался крупными каплями холодного пота, часто бредил. Но старенькая мать выходила его. Она отпаивала его куриным бульоном, сама почти голодала. Папа выздоровел. Зарабатывал репетиторством. Он готовил взрослых людей к поступлению на рабфак. Он подготовил большое количество мужчин на юридический и медицинский рабфаки. Затем он самостоятельно и досконально изучил финансовое дело и поступил на работу в Госбанк. С работой он очень хорошо справлялся. А так как специалистов было очень мало, то он выполнял работу почти за всех и делал это с большим удовольствием. Н а работе он всегда задерживался допоздна. В 1927 году он женился на Эстер. В 1928 году у них родился мой брат Леня. Он рос очень обаятельным и умным мальчиком и был очень красивый мальчик. Папа его любил безумно. Но жизнь с Эстер не сложилась. Дело в том, что она, как и большинство красавиц, любила пофлиртовать с мужчинами. А папа этого не выносил. Он часто устраивал жене скандалы ревности. И однажды Эстер не выдержала и решила папу проучить. Это было в 1930 году. Лене было 2 годика. Но она сильно перестаралась и ее роковой поступок имел печальные последствия. После очередного ночного скандала, когда папа ушел на работу, Эстер ушла из дома, заперев спящего Леню на замок. Может быть, она подумала, что муж будет ее искать и на коленях просить прощения, может быть, так уже и было не раз. Но в этот раз все обернулось по-другому. Леня, проснувшись, увидел, что он заперт, почему-то сразу почувствовал, что его мама ушла навсегда. А повод так думать дала ему бурная ночная сцена, которая происходила у него на глазах. Мысль о том, что он никогда не увидит свою маму, привела мальчика в шоковое состояние, так как он очень ее любил, но часто не слушался. Ребенок остро чувствовал свою вину перед мамой. Он долго плакал, потом разбил окно и выбрался из дома. При этом он сильно поранил себя разбитым стеклом и в ночной рубашечке, весь окровавленный – кровь текла и по лицу – прибежал к отцу на работу и с воплем: «Папа, нас мама бросила» вбежал в кабинет к отцу. Отец, услышав эти вопли и увидев, как кровь течет из глаз ребенка, потерял сознание. Он не приходил в себя сутки. Это был второй тяжелый удар в его жизни. От этого удара мой папа поправился только через полгода. Он снова жил на попечении своей старенькой матери. Она его выхаживала, как могла. Он часто покрывался крупными каплями холодного пота и бредил. В бреду он звал сына, прижимал его к себе и долго не отпускал. Позже, когда мне было 13 лет, папа рассказывал мне, что ему на протяжении полугода каждую ночь снился один и тот же сон: как будто он идет в темном и пустынном городе и ведет за ручку маленького Леню. Но вдруг Леня вырывается и убегает от него. Отец бежит за ним, но теряет его из виду. Потом слышит из глубокого подземелья голос ребенка – он взывает о помощи. И тут отец видит, что сын провалился в глубокий подвал какого-то дома, но отверстие так мало, что отец туда пролезть не может. В отчаянии он зовет Леню и просыпается. Через полгода отец встал на ноги и вышел на работу.
3. МОИ МАМА И ПАПА.
Шел 1930-й год. Лене было 2 годика. Они с отцом и престарелой матерью отца жили в одном дворе с домом, где жила моя мама, будучи тогда одинокой. Она шила на дому и этим жила. Часто ей приходилось наблюдать, как маленький Леня целыми днями играет в травке один, но часто ложился на траву и горько плакал, звал мамочку и произносил клятвенные обещания ее слушаться. И так в слезах ребенок засыпал. Когда отец приходил с работы, брал сонного ребенка на руки и относил его в дом. Однажды отец сильно задержался на работе и пришел, когда уже было темно. Ленечка долго плакал и звал маму. Моя мама не выдержала. Она была очень доброй, очень любила детей и не выносила детского плача. Она подошла к мальчику, напоила его молоком и стала гладить по головке. Ребенок так обрадовался этой ласке, что попросился на ручки. Моя мама взяла его на ручки и села с ним на крыльцо своего дома. Так у нее на руках ребенок уснул. Когда отец пришел с работы и нашел Леню на руках у моей мамы, он захотел его взять, но Леня во сне так уцепился за мою маму, что его нельзя было оторвать. Пришлось маме на руках отнести Леню в их дом. Но уложить его в кровать тоже было невозможно. Маме пришлось остаться. Так как Леня не отпускал мою маму ни на шаг от себя, то мама согласилась остаться в доме моего папы в качестве няни. А в 1933 году они расписались. Леня стал звать свою няню мамой через неделю ее пребывания в качестве няни. Леня рос удивительно послушным мальчиком. Он подчинялся маме так беспрекословно, что доводил этим послушанием маму до слез.
В 1933 году в жизни моих родителей произошли значительные изменения. Однажды папа прочитал в газете объявление о том, сто в Москве в здании Кремля открывается высшая финансовая школа и объявляет первый прием студентов в количестве 20-ти человек. И что для поступления не требуются документы об образовании, а требуется сдать один экзамен по специальности. Моего папу это объявление очень заинтересовало и он решил отправиться в Москву исключительно для того, чтобы подробнее узнать условия поступления. На следующий год планировал попробовать поступать. Когда папа обратился к какому-то должностному лицу с просьбой показать задачи с вступительных экзаменов, ему ответили, что сейчас не до него, вступительные экзамены закончились, 20 человек набрали, а теперь им некогда. Учебный год вот-вот начнется, а учебные кабинеты не готовы, а в Москве гвоздя не купишь. Мой папа не хотел возвращаться домой ни с чем и целый день не давал никому покоя, требуя свое. Тогда ответственный за вступительные экзамены нарочно дал папе две очень трудные задачи, которые в финансовом мире считались неразрешимыми. Но мой папа не знал, что эти задачи являются неразрешимыми и давно их успешно решил. Но никому этого не говорил. И тут он написал подробное и красивое решение этих задач. Когда преподаватель увидел эти решения, он воскликнул: «Ты один стоишь всех 20-ти, которых мы приняли! Жди меня здесь, а я пойду добиваться, чтобы тебя приняли 21-м.» Через полчаса он вернулся и сказал, что ничего не получается. А так как он уже три дня не был дома, то сейчас поедет к себе домой, возьмет моего папу к себе. «Будешь жить у меня, пока я не добьюсь, чтобы тебя приняли.» И уехал. Через три дня преподаватель приехал домой с радостной вестью о том, что мой папа зачислен. Так мой папа поступил в Высшую Финансовую Школу при Кремле.
4. СОБЫТИЯ, ПРОИСХОДИВШИЕ В ЖИНИ МОЕГО ПАПЫ В 1933 – 1934 ГОДАХ
В 1933-34 годах мой папа жил в общежитии вместе с другими 20-ю студентами. Общежитие находилось на Красной Площади. По одну сторону от Мавзолея находился Кремль, по другую – общежитие. Папа учился очень усердно, имел большие успехи в учебе. Каждое воскресенье он ходил в Кремль в читальный зал и занимался там с великим удовольствием. Однажды в одно из воскресений он вышел из общежития, направился к Кремлю и вдруг увидел, что Мавзолей оцеплен большим кольцом милиционеров. Папа растерялся и остановился в нерешительности. Кольцо милиционеров преграждало ему путь. Но в это время мимо него быстрым шагом прошел какой-то военный. Он подошел к кольцу милиционеров и показал пропуск. Но милиционеры его не пропустили. Он долго спорил, кричал, доказывал, но ничего не помогло. И тут папа вспомнил, что у него тоже есть пропуск. Он пошел к Мавзолею, и тут против его ожидания папу пропустили по его пропуску. Когда он, оробевший, пошел дальше, то увидел еще одно кольцо милиционеров – узкое, оно плотно окружало Мавзолей. И здесь папу не только пропустили, но и проводили на трибуну Мавзолея. Папа встал в углу и стал ожидать. О т волнения он снял кепку и нервно мял ее в руках. Буквально через 2 минуты на трибуну взошли 4 человека: Сталин, Каганович, Буденный и Шверник (касательно последних двух я , возможно, ошибаюсь, потому что все пишу на память).Они прошли мимо моего папы, сняли головные уборы, кивком головы поздоровались с папой и прошли вглубь трибуны. И тут произошло символическое захоронение в стене Мавзолея генерального секретаря компартии Японии, который в это время умер. С талин сказал короткую речь и после минуты молчания все покинули трибуну. Само собой разумеется, что папа после этого не пошел в читальный зал, а побежал в общежитие и разбудил студентов криком: «Я Сталина видел!» Что тут творилось! Папу много раз заставляли пересказывать все сначала. И все очень жалели, что не оказались на его месте. На второй день выяснилось, что студентам в начале учебного года должны были выдать пропуска, но не успели напечатать, и дали какие были, сообщив, что это временные, через три дня должны выдать другие. Но так и забыли обменять. Оказывается, с этими пропусками можно было проходить везде, заходить в любой кабинет Кремля и даже к Сталину в кабинет. Разумеется, студенты этого не знали. Конечно же, после этого случая студентам выдали другие пропуска. Это было первое значительное событие, произошедшее с моим папой в Москве в 1933-34 году.
Второе значительное событие имело роковые последствия для моего папы и резко изменило его судьбу. И это был следующий жестокий удар судьбы. В Москве в 1933-34 г. был страшный голод и свирепствовал тиф. Папа заболел тифом, лечился в госпитале. Остался жив, хотя ему несколько раз приходилось выбираться из горы трупов, куда его бросали, как только санитарам казалось, что он мертв (а он просто часто терял сознание). И санитаров нельзя в этом винить, так как больные поступали в огромном количестве, а коек не хватало. Папа вылечился, он стал инвалидом. У него, как сказали врачи, покрывалась известью лобная часть мозга, где находится память. И папе запретили заниматься умственным трудом, иначе он может забыть даже свое имя. Папа был так шокирован, что начал быстро терять память. В институте он не появлялся и куда-то исчез – пропал. Мама на протяжении полугода разыскивала его, как могла – писала запросы, но ответа не получала. В отчаянии она решилась поехать в Москву, хотя никогда никуда не выезжала. Первым делом она нашла школу, в которой папа учился. Ей там объяснили, что он потерял память и исчез. Мама была в шоке. Она не знала, что делать, побрела куда глаза глядят, зашла в какой-то сквер, села на скамейку и горько заплакала. Она долго плакала, к ней подошла молодая красиво одетая женщина и попросила маму рассказать о своем горе. Мама не захотела рассказывать, так как не верила, что такому горю можно помочь. Но женщина настояла и мама все ей рассказала. Женщина, выслушав мамин рассказ, сказала, что по ее мнению, пропавший муж решил назло судьбе устроиться на физическую работу. А раз так, то найти его несложно. Дело в том, что в Москве тогда была страшная безработица и устроиться на работу можно было только в порту грузчиком. Женщина рассказала маме, как доехать в порт, найти там любого прораба, а уж он поможет отыскать маме мужа. Мама так и сделала. Ей очень повезло. Она с первого раза попала на прораба, у которого работал мой папа. Он сказал ей, что через полчаса будет обеденный перерыв и он придет сюда. Действительно, через полчаса к отдаленной скамейке подошел папа, достал бутылку молока, буханку хлеба и стал обедать. Мама его сразу и не узнала, так он изменился. Это был полный краснощекий мужчина весь в муке, очень уставший. Мама подождала, когда он пообедает, затем подошла к нему, назвала его по имени, но он ее не узнал. Мама всячески пыталась вернуть его к памяти, рассказывала ему о каких-то значительных событиях в его жизни, называла имена родственников, знакомых. Но папа неизменно отвечал: «Женщина, что вам от меня нужно?» Тогда мама заплакала и напомнила ему о сыне Ленечке. Тогда папа сильно встревожился, закричал «где мой Леня, как я мог его забыть?» И сразу же к нему вернулась память, он узнал маму и горько заплакал. Сказал маме, что ему нельзя заниматься умственным трудом. На это мама сказала ему очень просто: «Плюнь ты на все это. Ты же не сможешь жить без своей любимой работы.» По совету мамы папа взял в школе справку о том, что он закончил один курс обучения. И по этой справке мой папа проработал в банке старшим кредитным инспектором до пенсии и всегда был на голову выше всех своих коллег и даже вызывал зависть у некоторых дипломированных специалистов.
5. ВОЙНА (будь она трижды проклята!)
В 1936 году родилась моя сестра Бэла (как две капли воды похожа на маму). В 1938 году родилась я (как две капли воды похожа на папу). В 1940 году родился мой брат Миша. В эти годы перед войной мы жили так счастливо! И все вокруг были счастливы. Все много смеялись, пели песни, проводили какие-то совместные мероприятия, и всегда были довольны. Мне запомнился один день. Папа ушел на работу, а соседка часто к нам заходила и произносила одну и ту же фразу: «сегодня ваш муж получает жалованье, опять придет с подарками». И вот в окно мы увидели папу. Он нес много коробок разной величины и уложенных вразнобой. По выражению лица папы было видно, что он весь светится счастьем от того, что ему предстоит раздавать подарки. Я запомнила, что маме, кроме всего прочего, он подарил очень красивое платье из розового шелка. Но платье оказалось очень длинным, а моя мама была небольшого роста. Я помню, как мама стоит на табуретке, а папа сгибается в три погибели и подшивает маме подол платья, чтобы сделать по маминому росту. Больше таких счастливых дней у нас никогда не было. Когда началась война, Лене было 13 лет, Бэле было 4,5 года, мне – 2,5 года, Мише – 1 год, и мама была беременна. Срок – 2 месяца. Несмотря на то, что на второй день войны вышел указ о расстреле тех, кто нелегально делает аборт, мама тайком от папы, оставив нас у соседки, заплатив 2000 рублей теми деньгами, отправилась к бабке делать аборт. Народу на аборты было так много, что мама простояла в очереди дотемна. А перед тем, как подошла мамина очередь, вынесли женщину, которая истекала кровью, но ей никто не вызвал врача и она скончалась. Увидев это, мама потеряла сознание, а когда пришла в себя, отказалась от аборта и пошла домой. Папа в это время уже давно пришел с работы, увидел голодных и плачущих детей и не зная, где мама, очень встревожился. А когда мама пришла и все рассказала папе, он, не раздумывая, нанес маме такую пощечину, что она упала. Я смутно помню, как мы эвакуировались. По маминым и папиным рассказам я знаю следующее. Так как папа был инвалид и ему тогда уже был 41 год, его на фронт не взяли, а дали задание отвезти в Сталинград ценный секретный груз. Для этого ему выделили целый вагон-теплушку и разрешили в этом вагоне перевезти семью и всех близких родственников. Папа на коленях упрашивал своих родственников (у него была двоюродная сестра с тремя детьми, о других я ничего не знаю). Но никто из них не согласился уезжать из нажитых мест. И мы уехали одни. Ах, как мы бедствовали в эвакуации, особенно когда в 43-м году папа ушел на фронт, а Леня сбежал на фронт. И мама с 4-мя детьми (в начале 42-го года у нас родился братик Володя – это был чудный мальчик, единственный наш свет в окошке – как мы его любили!) осталась совершенно беспомощной. А если бы папе удалось уговорить родственников поехать с нами, то нам было бы легче и они остались бы живы. И вот мы уже собрались ехать на вокзал. За нами приехала грузовая машина, но папа ничего не взял из вещей. А мама решила взять дорогую посуду (с надеждой поменять на хлеб в дороге). Когда мама подошла к машине с ведром, наполненном посудой, папа со словами «детей спасай, а не посуду» так ударил ногой по ведру, что посуда вся рассыпалась, ударилась о какие-то кирпичи и вся разбилась вдребезги. Эвакуация была хорошо организована. На каждой станции мы отдавали мешок муки, нам взамен давали буханки хлеба, растительное масло и помидоры. Сначала было все спокойно. Ехали мы долго – 2 недели, часто и подолгу стояли. С нами в вагоне ехала семья – муж и жена, уже немолодые, какие-то высокопоставленные партийные работники, бездетные. И все время они просили маму и папу отдать им меня. Но родители наотрез отказались отдать им меня. Ближе к Сталинграду нас уже бомбили немецкие самолеты. Бомбежки были ночью, когда мы все спали. Как только начиналась бомбежка, поезд останавливался и мы все бежали в лес. Я помню, как мама хватала меня сонную и при этом издавала такой жуткий визг, что у меня начинались сильные рези в желудке. Много лет спустя папа рассказывал, что мама была паникерша и никак не могла привыкнуть к бомбежкам, каждый раз визжала. А у меня на всю жизнь осталось ощущение рези в желудке, особенно, когда меня будят.
И вот мы приехали. Нам нужно было перебраться на другой берег Волги. Папе нужно было передать секретный груз в военкомат и самому перейти в распоряжение военкомата. На берегу Волги было огромное скопление народа. Все хотели переправиться, так как немецкие самолеты летали над нами очень низко. Летчики в кабинах были видны, они стреляли по населению из пулеметов, фотографировали и громко смеялись, радовались нашим бедам. Я до сих пор не пойму, почему немецкая нация такая жестокая. На баржу начали грузить детей, стариков и женщин. Над погрузкой летали немецкие самолеты очень низко и только наблюдали. Затем немецкие самолеты сопровождали баржу с людьми ровно до середины Волги. И тут начинали бомбить баржу. Когда баржа была потоплена, на воде оставались плавающие люди, их расстреливали из пулеметов. Акция продолжалась ровно 5 минут. Все это происходило на глазах у тех, кто оставался на берегу. Но так как немецкие самолеты и на берегу всех поливали свинцом, то в панике люди снова грузились на очередную баржу. С ней было то же самое, что и с предыдущей. И так продолжалось дотемна.
Мама рассказывала, что нас отправили ночью на специальном катере, который сначала шел вдоль берега, а потом уже переправился на другой берег Волги. Катер был перегружен – было очень много детей, и всех разместили на палубе. А так как шел сильный дождь, то нас, детей, накрыли брезентом. Мама еще рассказывала, что на пути нам встретился немецкий корабль. Он был так близко, что мама видела на палубе немцев в черных блестящих плащах и они прикладывали палец к губам, как бы говоря, чтобы мы не поднимали шум. Потом оказалось, что немецкий корабль стоял в секрете и не должен был себя ничем выдавать. Потом этот корабль был потоплен. Папа благополучно передал груз в военкомат, а его самого направили на танковый завод, где он работал за шлифовальным станком. И шлифовал детали к танку. Нас отправили в село Морозовку. Там мы снимали очень хорошую, теплую, уютную квартиру. Мама работала в колхозе. Леня работал в МТС. К этому времени он окончил 5 классов и больше не учился. Папа на заводе жил. Он круглые сутки стоял за станком, а когда приходил в изнеможение, стелил фуфайку около станка и засыпал. Через 15 минут мастер будил его. Так ему удавалось 8 раз в сутки поспать по 15 минут. Так как шлифовальный станок не отшлифовывал детали до полной готовности, папе приходилось дошлифовывать каждую деталь вручную. На это уходило много времени и папе с большими усилиями удавалось выполнить норму. А так как все вокруг перевыполняли норму на 200,300,500 процентов, то мастер очень злился на папу и все время заставлял недошливовывать деталь вручную и даже часто приставлял к папиному виску наган, но папа твердо стояд на своем: «хоть расстреляй, а брак я давать не буду – идет война.» Вскоре танки в болшом количестве стали возвращаться на завод, так как из-за многочисленного брака они выходили из строя, не доходя до поля боя. И это обстоятельство вскоре стало известно в Москве. Незамедлительно на завод приехала Правительственная комиссия. И тогда мастер всю комиссию привел к моему папе и показал, как идеально он отшлифовывал детали. Один раз в месяц папу отпускали к семье в село Морозовку на сутки. При этом ему давали продукты и деньги. Много лет спустя, однажды 23-го февраля, мы всей семьей собрались, чтобы отметить День Советской Армии, папа рассказал про один случай, который произошел с ним в такой день, когда он шел пешком из Сталинграда в село Морозовку. По дороге у него появился попутчик – мужчина тоже шел к своей семье и нес сумки с продуктами. Внезапно на дороге они увидели одинокую телегу, груженую мешками с мукой. Подойдя ближе, они увидели, что лошадь убита, возница тоже мертвый. Они решили взять себе по мешку муки и отправились дальше. Когда отошли довольно далеко от телеги, в небе на очень низкой высоте они увидели немецкий самолет. Папа с попутчиком убежали с дороги и залегли на обочине. Немецкий летчик стрелял по ним из пулемета. Когда самолет улетел, папа увидел, что его мешок с мукой весь прострелен и мука высыпалась. Он стал звать своего попутчика, но тот не отзывался. Вскоре папа нашел его всего окровавленного, лежащего на мешке с мукой. Оказалось, он своим телом закрыл мешок с мукой и погиб.
Когда началась Сталинградская битва, танковый завод разбомбили, папа вошел в народное ополчение и участвовал в уличных боях, был тяжело ранен в голову. Он лежал месяц в военном госпитале. 3-го февраля 1943 года, как раз в день капитуляции Паулюса, папа вышел из госпиталя. После этой контузии ему дали вторую инвалидность. Когда в этот день папа шел по улице Сталинграда, его шокировали два обстоятельства. Первое – внезапная и жуткая тишина (а ведь несколько месяцев грохотало беспрерывно) и второе – горы трупов высотой с двухэтажный дом через каждые 20 метров. Папа пришел домой в село Морозовку совершенно больной. Ровно через месяц в марте 43-го года маме приснился сон. Как будто она разговаривает с Лениным и обращается к нему со словами: «Мы знаем, что Победа будет обязательно, но когда же она наступит, так надоела война?» На что Ленин ответил маме: «Победа будет, но нам нужен еще один солдат, а то на фронте сейчас равновесие.» Стук в окно прервал мамин сон. Было 5 часов утра. Оказалось, папе пришла повестка из военкомата, но явиться нужно было к 8 часам утра не в военкомат, а на железнодорожный вокзал. От села до вокзала 5 километров. Идти нужно пешком. Поэтому повестку принесли заранее. Мама под впечатлением только что виденного сна сказала папе: тебя на фронт. Папа стал спорить, доказывая, что у него две инвалидности, и наотрез отказался взять сухари, которые мама ему настойчиво предлагала. Папу взяли на фронт в нестроевые войска. Он у начфина выполнял какие-то финансовые поручения.
6. КАК МЫ ЖИЛИ БЕЗ ПАПЫ.
Как только папа уехал на фронт, Леня на второй день исчез, оставив записку: «Я ушел на фронт». Ему тогда было 15 лет. Мы с мамой были оставлены на произвол судьбы. Летом мама работала в колхозе. Колхоз выращивал арбузы. Маму кормили в поле, нас кормили в яслях. И больше мама ничего не получала. Зимой в колхозе работы не было. И мы голодали. Было очень холодно и голодно. Мы жили в землянке, то есть в избе с земляным полом. Но у нас, детей, была одна радость – Володичка. Он рос очень забавным мальчиком. Нянчить его доставляло нам большое удовольствие. Он приносил нам радость. С ним нам было тепло, светло и уютно. Мы забывали о голоде и холоде. Потом мы лежали опухшие. Мама часто плакала. Помню, как к нам приходили какие-то женщины, заворачивали нас в старые фуфайки и куда-то несли, приговаривая: хоть кутью с медом поедите. Оказывается, в село часто приходили похоронки и нас звали на поминки. Потом мы заболели корью и нас госпитализировали. Так нас спасли от голода. Но Володичку уже не спасли. Он умер сразу же, как только его покормили. Для нас, детей, это было страшное горе. Я очень переживала. Продолжительное время мне снился один и тот же сон, как тетя Смерть выхватывает у меня из рук Володичку и выносит его в сугроб, а он в одной распашонке и тянет ко мне ручки. Это было страшное время для меня. Родители мало рассказывали нам о том времени. Поэтому я рассказываю только то, что помню. Помню, я спала всегда у стенки. И целый день, лежа у стенки, я наблюдала, как капли воды, увеличиваясь в размере, соединялись с другими каплями, превращались в ручей, который стекал по стене. Иногда мама прерывала мои наблюдения тем, что подходила с тряпкой и вытирала воду со стены. И тогда мне становилось совсем скучно. И вот однажды мы услышали, что папа едет с фронта домой. Это было в 1944 году. Мы уже жили не в землянке, а в хорошей избе с русской печкой. На печке мы зимой спали. Колхоз дал телегу, чтобы папа приехал с вокзала домой. Мы с мамой стояли у окна и выглядывали телегу. Наконец, телега подъехала. Я увидела, что папа лежит в телеге, завернутый в шинель. С ним был солдат – провожатый. Когда солдат развернул шинель, я увидела папу – он лежал весь в белом. Голова была забинтована, руки и ноги тоже. Туловище было все в белом, но я не помню, то ли это были бинты, то ли нижнее белье. Дальше я только помню, как я сидела на скамейке у двери. На меня никто не обращал внимания. На кровати лежал безмолвный папа, мама сидела возле кровати на маленькой скамеечке, а перед кроватью стояла толпа народа и все молча смотрели на папу. Стояло такая жуткая тишина, что мне было страшно. Помню также, что каждый из приходящих приносил с собой одну картошку и клал ее на скамейку. Когда кучка стала большой, мне каждый раз приходилось поднимать с полу упавшую картошку и укладывать ее в кучку. Затем кто-то догадался вылить воду из ведра и картошку стали класть в ведро. Вскоре ведро было полное с верхом. А народ все стоял у папиной кровати и безмолвствовал.
Потом я помню, что нас уложили на печку спать, а папа стал тихо с мамой разговаривать. Он рассказывал ей про войну. Я засыпала под этот тихий, ласковый и такой родной голос. Но вдруг просыпалась в страшном испуге, так как не понимала, что происходит. Папа бегал по комнате, за ним тянулись длинные бинты, он громко кричал, проклинал войну, немцев, кричал, что их родила не женщина, а волчица. Мама, как могла, успокаивала папу, обнимала его. Я помню ее слова: «Тебе нельзя волноваться, тебе нельзя вставать». Но папа ее не слушал. Он сильно кричал, размахивал руками. Тогда мама сказала ему: «Но ты хоть Любочку пожалей. Посмотри, как ты ее напугал». Тут папа замечал, что я громко плачу, брал меня на руки, начинал меня успокаивать и сам успокаивался. Так я засыпала у него на руках. Затем он снова продолжал тихо рассказывать маме. Но снова он опять вскакивал и опять кричал. Так за всю ночь я от папиного крика просыпалась раз пять или шесть. А утром папа сказал маме: «Все, я больше никогда и никому о войне рассказывать не буду, и прошу тебя, никогда меня не спрашивай о войне»
Вскоре папа встал на ноги. Врачи ему давали третью инвалидность – нерабочую. Папа на коленях умолял врачей дать ему рабочую инвалидность, потому что ему нужно было кормить семью. И так папа до пенсии работал старшим кредитным инспектором и получал зарплату 615 рублей и пенсию по инвалидности 290 рублей, а после 1961-го года зарплата стала 61 р, а пенсия 29 р. Сразу же папа стал разыскивать Леню. Писал запросы в различные военкоматы. Ему очень быстро удалось его разыскать, так как на фронт его не взяли, а заставили работать в каком-то колхозе. Когда была освобождена Украина, папа послал запрос в райсовет с просьбой указать, кто из всех перечисленных родственников остался в живых. У меня сейчас есть ксерокопия ответа: «В живых не осталось никого.» Сначала папа сказал, что не в силах этого вынести и хотел покончить с собой. Особенно после того, как папе рассказали, как жестоко убивали его двоюродную сестру с тремя маленькими детьми. Девочкам было 8 лет и 6 лет, а мальчику всего полтора годика. И папа сказал маме: «Мы должны жить ради детей». И они жили, совсем не думая о себе, а только для нас.
7. ПОСЛЕ ВОЙНЫ
После войны мы вернулись в город Новониколаевка Запорожской области. Папа работал в госбанке, Леня работал в МТС механизатором. В феврале 1946 года у нас родилась сестренка Римма. Мы, дети, очень обрадовались. Ведь она заменила нам Володичку. И она нам очень помогла справиться с переживаниями от потери Володички. В 1946 году Леня поступил в Киевское военное летное училище. И с этих пор Леня уже никогда не жил в нашей семье, а только приезжал в отпуск. Работая в МТС, Леня заработал немного кукурузы, немного сахарной свеклы. И так до февраля 1947 года мы питались одной кукурузой – мололи ее на ручной мельнице, варили кашу. Когда кукуруза закончилась, мы питались одной сахарной свеклой. Один раз папе на работе дали буханку хлеба. Какой это был вкусный хлеб! А летом 47 года мы ели одну лебеду. Мама варила суп из лебеды и пекла лепешки из лебеды. В суп мама добавляла 1 литр сыворотки. Папе на работе давали задешево ввиду того, что семья многодетная. Однажды летом мама пошла на базар и меня взяла с собой. Мы увидели женщину, которая постелила на землю платочек и положила на него картошину. Мама спросила: «Сколько стоит картошка?» -«375 рублей. Купи, свари и накорми дочку, видишь, какая она у тебя худенькая!» Мама ответила: «Мой муж получает 615 рублей, а у меня еще трое детей, чем я их накормлю?»
В 1947 году проводилась денежная реформа. Папа в госбанке занимался обменом. Обмен был ограничен и проводился всего 1 день. Ночью перед днем обмена к нам приходили дважды разные люди с просьбой обменять деньги – 2 больших мешка, один мешок предназначался папе. Но папа наотрез отказался и обмен произвел строго по закону. Но с голодом нужно было как-то бороться. Поэтому папа завербовался в Западную Украину. Мама очень боялась, что бендеровцы нас убьют, ведь они убивали мирных жителей.
8. НАША ЖИЗНЬ В ЗАПАДНОЙ УКРАИНЕ
Мы приехали в город Жидачив Дрогобыческой области. Папа получил подъемные, колесные, продукты питания. По дороге нас обокрали на каком-то безлюдном полустанке. Случайно остался бидончик с топленым маслом. Когда мы приехали, то поселились в какой-то ужасной избе с плитой, отапливаемой дровами. Мама пошла на базар и вскоре пришла с ведром картошки и с неуемным восторгом рассказала, что за 10 рублей ей отдали картошку вместе с ведром. И мы ели картошку с топленым маслом. Потом масло закончилось и мы весь год ели одну картошку. Меня очень поразил резкий контраст между Западной и Восточной Украиной. Народ в Западной был сплошь безграмотный, отсталый. Если нужно было сделать какое-то объявление, то по улицам городка ходил мужик с огромным бубном, стучал в него, а когда народ сходился, делал объявление и шел дальше. Но жизнь быстро налаживалась. Мне было очень удивительно, когда я узнала, что в то время, когда Западная Украина входила в состав Польши, в больших городах на улицах была запрещена украинская речь. С нами в соседях жила одна семья: жена – полька, муж – украинец. Соседка рассказывала, что когда они шли в городе, то оба молчали, так как муж, хоть и владел польским основательно, но в знак протеста давал обет молчания.
9. ОРЕСТ ВОЗНЫЙ
В г. Жидачив папа работал в госбанке. Там после обмена денег посадили в тюрьму все отделение, 26 человек, так как они занимались махинациями. За 2 года работа в госбанке наладилась и папу направили в другой город. Так мы попали в приграничный городок Нижние Устрики Дрогобыческой области. Мы жили в том же здании, что и госбанк. На первом этаже госбанк, на втором этаже - наша семья и семья управляющего. Мы дружили семьями. Управляющий госбанком Иван Александрович Шепотько, очень обаятельный мужчина, коммунист, ветеран войны. Его часто посылали в бендеровские села, где он проводил пропаганду. Благодаря своему обаянию он добивался больших успехов. Жили мы в этом городке довольно счастливо. Мы, дети, часто на мероприятиях в школе скандировали: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» И такие мы были счастливые! Мы все очень хорошо учились в школе. У нас было много значительных событий в это время. Но я хочу остановиться на одном событии, которое на всю жизнь оставило в моей душе неописуемую грусть и тоску. Эта история касается мальчика по имени Орест. Надо сказать, что в 40-е годы в школах училось много переростков. Это были дети, которым учиться помешала война, или это были сироты, которые во время войны потеряли родителей и теперь жили у каких-нибудь родственников и жилось им несладко. Зачастую переростки были отъявленными хулиганами и часто избивали мальчишек. В одном классе с моим младшим братом Мишей учился такой хулиган Орест Возный. Они учились в 4-ом классе. Мише было 11 лет, а Оресту 14 лет. Моего брата Мишу хулиганы никогда не обижали, а всегда ходили с ним в обнимку. Однажды в конце учебного года в класс зашел Орест после очередной разборки у директора за драку. Орест сел за парту и горько заплакал. Для всего класса это было ужасное зрелище. Такой грозный, всегда озлобленный, просто даже свирепый и вдруг так громко и горестно рыдает. Конечно, все боялись к нему подойти. Тогда к нему подошел Миша и стал его жалеть. Он очень хотел помочь его горю, но тот не хотел говорить, только горестно приговаривал: «мне теперь уже никто не поможет…» Но Миша все-таки добился, чтобы Орест рассказал ему о своем горе. Когда Орест сказал, что его исключили из школы, то Мише показалось это страшной трагедией. И он сказал решительно: «Пойдем к директору и попросим, чтобы он тебя не исключал из школы.» Как ни упирался Орест, Миша его все-таки затащил в учительскую. Дальнейшее нам рассказала Мишина учительница. Открывается дверь в учительскую, заходит Миша и тянет за руку Ореста . Бросается в глаза сильный контраст: Миша толстенький, с пухлыми щеками, в ослепительно белой рубашечке (сшитой, кстати, мамой из простынного полотна) и весь в грязных слезах, в жутко грязной одежде, лохматый, неухоженный Орест. И тут Миша произносит: «Александр Иванович, простите, пожалуйста, Ореста, не исключайте его из школы, он больше никогда не будет драться!» И тут из глаз Миши скатилась крупная слеза и застыла на пухлой щечке. Директор потом рассказывал учителям: «Если бы я не послушался Мишу, я бы не смог себе этого простить.» Так, Орест не был исключен из школы. Но печальная история о нем только начинается.
Начались летние каникулы. Мы целыми днями бегали на улице, у нас была очень интересная компания. Мы играли в интересные игры, к нам присоединялись другие дворовые компании и нас всегда собиралось до 40 детей. Мы так увлекались игрой, что обедать домой не приходили, но забегали за кусками. Поэтому маму не удивило, когда однажды Миша зашел на кухню и попросил кусочек хлеба, а в следующий раз попросил полбуханки. Мама спросила, зачем ему полбуханки хлеба. Миша ответил: «Орест не наедается.» Мама очень встревожилась и стала расспрашивать Мишу. Оказалось, сто Орест круглый сирота, родители погибли в войну. Он живет у тетки, сестры его матери. У тетки двое своих детей и муж милиционер. Так вот этот, с позволения сказать, дядя Ореста издевался над всей семьей, он избивал жену, детей, и особенно доставалось Оресту. Он устраивал Оресту настоящие пытки, даже лил ему на руки кипяток из чайника. А теперь он вообще выгнал его из дома. И Орест уже три дня живет у нас на чердаке без пищи и воды и боится показаться на глаза, потому что охранники (а в госбанке их двое – один с наганом внутри, другой с карабином снаружи) могут его выгнать. Непонятно только, как он смог проникнуть к нам на чердак. Мама, выслушав Мишин рассказ, полезла на чердак, извлекла оттуда Ореста и привела его к нам домой. Хотя он сильно упирался. Было видно, что он сильно одичал. Мама заставила его умыться, посадила за стол и налила ему в большую миску борща. Он съел борщ и полбуханки хлеба и , не поднимая глаз, сказал: «Еще.» Мама борща ему больше не дала, а положила полную миску толченой картошки с топленым маслом, посыпала сверху жареным луком, поставила на стол большую миску со свежими огурцами и помидорами. Он все это съел, выпил компот и собрался уйти. Но мама его никуда не пустила, заставила его снять с себя одежду для стирки, постелила в комнате на полу матрац, и Орест лег и сразу уснул. Когда вечером пришел с работы папа, то выслушав мамин рассказ, он сказал: «Пусть живет у нас.» Так Орест остался жить у нас. Со временем он так изменился, что его было не узнать. Чувствовалось, что он был очень удивлен нашими взаимоотношениями в семье, он такого доброжелательства никогда не видел. Первое время он очень удивлялся и часто его выражение лица было счастливым. Он чувствовал себя нашим братом. Мы жили очень бедно, у нас была казенная мебель – огромный дубовый стол, дубовые табуретки и кровати, купленные по случаю. Вся папина зарплата уходила только на питание. Питались мы очень хорошо. Однажды Орест подошел к отцу и сказал: Наум Израилевич, устройте меня на работу. Я хочу зарабатывать и все деньги отдавать вам. Мне 14 лет. Меня возьмут на работу. В ответ папа стукнул кулаком по столу и сказал: Ты будешь учиться. Пойдешь в 5-й класс и будешь хорошо учиться. И чтобы я больше об этом не слышал. П осле этого Орест сильно погрустнел, но смирился. Жизнь шла своим чередом. Но одно очень значительное политическое событие перевернуло все в жизни Ореста. Бедный Орест! Он испытал в своей жизни очень кратковременное счастье – быть желанным членом семьи, а затем выброшенным из всего этого с огромной силой. Это было так внезапно, что явилось страшным ударом для него. Дело в том, что городок Нижние Устрики, находившийся на самой границе с Польшей, Сталин по просьбе польского правительства передал Польше. Всех жителей нашего городка временно куда-то переселили. Потом уже постепенно всех устроили. Так как каждой семье выдавались подьемные, то папа целыми днями находился в госбанке. Он был очень загружен, приходил домой, когда мы уже все спали, уходил, когда мы еще спали. Папа ни на минуту не сомневался, что Орест поедет с нами. И все мы были уверены в этом. Получилось так, что мы уезжали последними. Город был пустой. Когда за нами приехала грузовая машина, чтобы перевезти нас временно в город Самбор и мы погрузили наш нехитрый скарб, к нам подошел военный и выдал на всех членов семьи пропуска. На всех, кроме Ореста. Оказывается, на выезде из города находится военный патруль и выпускает всех только по пропускам. Папа стал объяснять, что родственники Ореста бросили его, и он теперь живет в нашей семье. На это папе ответили: сначала усыновите, потом получите пропуск. Папа бросился в госбанк, стал звонить по телефону в разные организации, но тщетно. Все уже уехали. Сколько папа ни доказывал, упрашивал, все было бесполезно. Наша машина тронулась. Мама села в кабину, мы с папой в кузов на кучу вещей, а Орест стоял у стены нашего дома, заложив руки за спину, наклонив голову на левое плечо и таким грустным взглядом провожал удалявшуюся машину, что описать это невозможно. А как пережить? А дорога, по которой мы ехали, была такая прямая и длинная, что Орест долго был виден нам в своей застывшей позе. Он остался один в этом городе. Как только мы приехали в город Самбор, папа получил квартиру и на второй день вышел на работу а мы пошли в школу. Папа, как мог, узнвал о судьбе Ореста. Сведения о нем были очень скупые, но ужасные. Орест прятался в городе, питался чем попало, были неубраны сады, огороды, да и в квартирах какие-то остатки еды оставались. На него устраивали облавы, загоняли, как волка. Наконец, поймали, определили в детдом. Он несколько раз убегал из детдома. Как только папе удавалось узнать, в каком детдоме он находится, так его уже там нет. А однажды папе сообщили, что он находится в детской колонии. После этого следы его затерялись. Но из памяти моей не выходит его грустная поза у стены дома, в котором мы жили.
10. ТРАВЛЯ
Самые счастливые годы в моей жизни были студенческие. В 1960 году я закончила Ивано-Франковский педагогический институт, физико-математический факультет, выша замуж за горьковчанина Шустанова Юрия Ефимовича, и мы переехали в город Горький. Родители Юрия жили в это время в поселке Белые Берега Брянской области. Мои родители в это время жили в поселке Бурштын Станиславской области. В Сормовском районе г. Горького мы с мужем прожили 2 года. Я преподавала в школе физику, мой муж работал художником на авиационном заводе. В 1962 году мы переехали в пос. Белые Берега Брянской области. В это время умер отец моего мужа. Мать с дочерью жили фактически в чужом доме. Дело в том, что отец женился на матери, когда ему уже было за 50 лет и у него было 2 взрослых сына, которые жили отдельно каждый своей семьей. Один из них, Иван Шустанов, был военный, прошел всю войну, был камбатом на фронте. После войны со своей женой Екатериной Ефимовной (капитан медицинской службы – она тоже была на фронте всю войну) жил в Германии. Был помощником коменданта небольшого городка под Берлином. В 1947 году по состоянию здоровья демобилизовался и переехал с женой в Советский Союз. Ему дали бесплатные стройматериалы и рабочую силу. Они решили строить дом в пос. Белые Берега, неподалеку от места жительства матери Екатерины Ефимовны. Когда строительство дома подходило к концу, внезапно умерла мать Екатерины Федоровны (ее отец был повешен немцами за связь с партизанами). И семья Шустанова Ивана (у них тогда родилась дочь) переехала жить в город Новозыбков Брянской области, а в дом – новостройку переехала из Горького семья Шустанова Ефима Матвеевича – 4 человека. Пока отец был жив, считалось, что они живут в доме его сына. А когжа отец умер, дом стал вроде бы чужим. Мой муж тяжело переживал переезд из Горького. И он всю жизнь мечтал туда вернуться. Свою мечту он осуществил частично, но много позже. Мы жили дружной семьей. Сестра моего мужа была тяжело больна. Она была инвалид детства – деформирующий полиартрит – осложнение после ангины. Она лечилась, каждый год ездила на грязи в Сочи. Бесплатную путевку ей дали только один раз (и то после того, как мать написала письмо Хрущеву). Остальные путевки мы всей семьей складывались и покупали. В результате она успешно окончила вечернюю школу, вышла замуж, родила дочь. В это время у нас уже было трое детей. Так что мы все 9 человек фактически жили в одной большой комнате с многочисленными фанерными перегородками и занавесками.
Все мы стояли в очереди на жилье. Мы с мужем работали в средней школе №30 г. Брянска. Я – учителем математики, мой муж – учителем черчения и рисования. Он учился заочно в Костромском пединституте на худграфе. Мы очень любили свою работу, почти все время отдавали школе. Мать героически взяла на себя все обязанности по уходу за детьми. Вначале у нас в коллективе все складывалось хорошо. У нас в школе было много хороших талантливых учителей. Это были учителя по призванию. Но, начиная с некоторого времени, мы стали замечать, что хорошие учителя куда-то уходят. Некоторые уходили в подавленном настроении, а некоторые с сердечным приступом. Я тогда не понимала, что их просто травят. А потом травля коснулась и нас двоих с мужем. Мой муж вел в школе бесплатно три кружка: авиамодельный (каждую среду по 3 часа), судостроительный (каждую пятницу по 3 часа) и фотокружок, переросший потом в кинокружок (каждое воскресенье неограниченное время). Директор платил моему мужу 15 рублей в месяц на фото и кинореактивы. Фотоаппарат и кинокамера были наши собственные. В кружках моего мужа были заняты все трудные мальчишки. Строили точные копии существующих кораблей и самолетов по эскизам и чертежам из журнала «Моделист-конструктор». Модели кораблей и самолетов, сделанные руками учащихся, украшали кабинет черчения. По всей Брянской области прошла выставка моделей кораблей под названием «Эскадра революции», посвященная 50-летию Октябрьской революции. Вся школа жила ожиданием фотовыставок из жизни школы. Потом часто демонстрировали фильмы также из жизни школы. В школе был свой кинопроектор. Так, мой муж стал кумиром всех учеников школы. Это ужасно не понравилось директору школы и его жене – учительнице английского языка, завучу и некоторым учителям. Однажды в учительской на доске объявлений мы все прочитали приказ директора. Он гласил примерно следующее.
1.Объявить строгий выговор с предупреждением Шустанову Юрию Ефимовичу за то, что он не ведет кружок изобразительного искусства.
2.Запретить Шустанову Юрию Ефимовичу вести кружки: авиамодельный, судостроительный и кинокружок.
3.Обязать Шустанова Юрия Ефимовича вести кружок изобразительного искусства.
Такой приказ был вывешен также и в коридоре для обозрения учащихся. Мой муж подчинился приказу и стал вести кружок изобразительного искусства с одаренными учащимися. Дело в том, что по уставу школы каждому учителю вменялось в обязанность вести бесплатный кружок по своему предмету с 1-го октября по 1-е апреля один раз в две недели с численностью учеников не менее 15-ти человек. Изокружок мой муж проводил 2 раза в неделю неограниченное время. В хорошую погоду он с группой своих кружковцев уходил в лес на целый день и там они рисовали пейзажи. По окончании восьмого класса все его кружковцы поступили в художественное училище, где отлично сдали вступительные экзамены по рисунку и живописи. 15 человек поступили в Палехское художественное училище, один мальчик поступил в Московское художественное училище, еще один мальчик поступил в Ленинградский строительный техникум на архитектурный факультет, одна девочка поступила в Брянский строительный техникум на архитектурный факультет. Как только в школе прекратили работу авиамодельный, судостроительный кружки, у нас стали появляться проблемы с трудными учащимися. Количество трудных учеников быстро росло и школа уже не справлялась с ними.
Юрий Ефимович на высоком уровне – научном и эстетическом – оформил кабинет черчения. Он изготовил прибор, который был как бы маленьким элементом компьютера (правда, этого слова тогда еще не знали). Методику и устройство этого прибора он направил в журнал «Математика в школе». И журнал опубликовал на обложке его прибор и методику работы с ним. Еще раньше он опубликовал в журнале «Школа и производство» свою дипломную работу, которую написал, еще обучаясь на III курсе пединститута. Негативное отношение к себе у всего коллектива он вызвал задолго до этих событий. Когда впервые было объявлено об учреждении Дня учителя – первое воскресенье октября, сразу же, буквально на второй день в школу пришли все родители учащихся 6 «В» класса, где Юрий Ефимович был классным руководителем и принесли такой огромный букет цветов (в рост человека), что его несли на руках 5 человек. Звучали восторженные поздравления с Днем учителя, пожелания и прочее. Все это происходило на глазах остальных учителей. И это не понравилось никому. Долго не утихали реплики: как будто в школе работает только один учитель, а мы никто.
Юрий Ефимович изготовил для своего кабинета очень большой стенд – от пола до потолка, на котором были изображены самые разнообразные технические узлы, отдельные детали, выполнены разрезы и многое другое. Все детали были выкрашены в синий цвет, а сечения – в красный. Там же были размещены и различные занимательные задачи по черчению. У стенда на переменках всегда толпились ученики, интерес к нему никогда не пропадал. Этот стенд моему мужу достался очень дорого. Он за свои деньги заказывал токарные детали. Этот стенд – результат двухгодичной кропотливой работы. Но вот однажды во время зимних каникул мой муж зашел к себе в кабинет и увидел, что стенд пропал. Он доложил об этом директору школы. На это директор ответил, что стенд находится на балансе школы и стоит 2000 рублей. Если ты в ближайшее время не заплатишь 2000 рублей (это при зарплате 100 рублей в месяц), то сядешь в тюрьму за кражу в особо крупных размерах. Моему мужу стало плохо. Пришлось вызвать скорую. Но от госпитализации он отказался, так как нужно было найти стенд. Мы оба были в растерянности. Мы догадывались, что эта пропажа – дело рук директора, но доказательств не было. Но тут ко мне подошла техничка и прошептала, что видела, как директор, завхоз, физрук и учитель труда несли куда-то стенд. После этого наши действия стали уверенными и целеустремленными. Юра позвонил в милицию, рассказал о пропаже и сказал, что стенд предположительно находится в здании школы. Поэтому он просил приехать со служебной собакой. Когда директор понял, что ему грозит уличение в краже, он, не дожидаясь приезда милиции, распорядился, чтобы стенд поставили на место. Стенд принесли, но прибивать заново пришлось Юрию самому. Когда приехала милиция, директор пригласил их к себе в кабинет. Что он им объяснял – не знаю.
В школе у нас часто проходили различные соревнования между классами по циклам: 4,5,6-е классы; 7,8-е классы; 9,10-е классы. Это были смотры художественной самодеятельности, агитбригады, соревнования под девизом «порядок, дисциплина, культура» и пр. По результатам соревнования вывешивался приказ директора такого содержания:
6 «в» класс – 30 очков кл.рук. Шустанов Ю. Е. (никакого места)
6 «а» класс – 16 очков I место кл.рук. (фамилия)
6 «б» класс – 14 очков II место кл.рук. (фамилия)
5 «а» класс – 12 очков III место кл.рук. (фамилия)

8 «а» класс – 28 очков кл.рук. Шустанова Л. Н. (никакого места)
7 «а» класс – 15 очков I место кл.рук. (фамилия)
8 «б» класс – 13 очков II место кл.рук. (фамилия)
8 «в» класс – 11 очков III место кл.рук. (фамилия)
Затем в приказе объявляется благодарность классным руководителям классов, занявших I, II, и III место. Шустановым благодарность не объявлялась.
Параллельно с нашей травлей в школе шла травля превосходной учительницы начальных классов Новиковой Марии Герасимовны. Случилось так, что каждый раз, когда я выпускала 8-е или 10-е классы, то брала 5-е классы. И каждый раз мне попадала параллель в одном их классов которой работала Мария Герасимовна. Строго следуя закону преемственности я на протяжении учебного года посещала уроки математики и другие мероприятия у всех учителей данной параллели. И я видела что дети Марии Герасимовны резко отличаются от параллельных классов. Ее дети отличались каким-то внутренним благородством патриотизмом глубокими твердыми знаниями. Мария Герасимовна была уже тогда в пенсионном возрасте но не хотела уходить на пенсию. Она очень любила свою работу, обладала хорошим здоровьем, была энергична. Жила одиноко. Старший сын – военный, полковник, служил на Дальнем Востоке, был начальником пограничной заставы. Каждый год зимой он приезжал к матери на 2 недели. А младший сын учился в Ленинграде в аспирантуре. Оба были женаты. Директору нашей школы понадобилось трудоустроить жену своего друга. Но так как вакансий в нашей школе не было, то было решено отправить на пенсию Марию Герасимовну. Добровольно она не соглашалась и ее начали травить. Ее обвиняли во всевозможных нарушениях, которых она не совершала. На педсоветах грязно поносили ее методику преподавания. Каждый день завуч посещала ее уроки и обсуждение проходило в кабинете завуча по 2 часа, и оттуда слышались громкие крики завуча. Как раз в это время произошла трагедия на Даманском полуострове, где начальником заставы был сын Марии Герасимовны. Перед этим она получила письмо от сына, что жена лежит в госпитале после операции и он хочет привезти к матери детей 12 и 14-ти лет. Но он так и не приехал. А тут в Брянске по радио передают, что китайцы вырезали 1000 жителей заставы, не пощадили и больных в госпитале. Мария Герасимовна на протяжении недели ежедневно посылала на Даманский телеграммы-молнии с оплаченным ответом, но ответа так ни разу не получила. А травля даже в это время нисколько не прекращалась, а только усиливалась. В коллективе все сочувствовали Марии Герасимовне, но никто ни разу не заступился за нее. Однажды кто-то посоветовал ей написать жалобу в газету «Красная Звезда». По закону было запрещено травмировать психику родственников тех, кто служит на границе. Комиссия, приехавшая в школу, во всем разобралась. Директору школы был объявлен выговор по партийной линии, а завуч была смещена со своей должности. Марии Герасимовне настоятельно посоветовали выйти на пенсию, что она и сделала. У сына и его семьи на Даманском все благополучно закончилось. Вместо Марии Герасимовны в школу пришла жена друга директора.
После окончания пединститута мой муж поступил в аспирантуру. Его научным руководителем был Ботвинников А. Д., один из авторов учебника «Черчение». Юрий Ефимович сдал два экзамена кандидатского минимума: аксонометрию и немецкий язык и готовился к сдаче последнего экзамена – философии. Но для допуска к этому экзамену требовалась характеристика с места работы. Директор написал плохую характеристику, оклеветав моего мужа, и на этом его учеба в аспирантуре закончилась. Конечно, можно было подать в суд на клевету, но мой муж этого не сделал. Директор и его жена часто агитировали учеников против меня и моего мужа. Однажы жена директора подговорила нескольких девочек из своего 8-го класса написать кляузу на учителя черчения, якобы он оскорблял девочек, давая им нехорошие прозвища. На основании этой кляузы профком школы совместно с администрацией уволил моего мужа с работы. Но Юрий Ефимович ходил на работу, проводил уроки, присутствовал на педсоветах и т.д. Когда стали физически не допускать его до уроков, мы решили пожаловаться в Горком партии. Комиссия разбиралась один день и выяснила, что слово, которым якобы мой муж оскорблял девочек, известно только одной жене директора. Это слово было в диалекте одной далекой сибирской деревни, откуда родом жена директора. После этого директор получил выговор по партийной линии и был предупрежден о пребывании на работе, если подобное повторится. Подобное повторялось неоднократно и директора уволили. Он уехал на Север и там работал директором школы несколько лет.
К нам в школу пришел новый директор. Это был совершенно новый человек, приехал он из Средней Азии – Хромешин М. А. И сразу же с огромным рвением начал травить нас двоих. Он не скрывал, что выполняет задание ГОРОНО. Все он делал беспардонно и безнаказанно, все видом показывал, что лучше с этим справится, чем предыдущий директор. Опишу подробно одно из его деяний. У моего мужа кроме основной нагрузки было 4 часа факультатива по техническому и проекционному черчению, которого по основной программе в школе не было. Вел он эти факультативы по многочисленным просьбам родителей и учеников 9-х и 10-х классов, которые собирались поступать в технические ВУЗы. Директор Хромешин в сентябре снял с моего мужа 4 часа факультатива и отдал их учителю математики для ведения автодела. Хотя у нас в школе автодело не было предусмотрено, так как не было материальной базы. И уроки автодела велись в 7-ом классе, которые заключались в том, что учитель весь урок диктовал из какого-то учебника, а дети записывали в тетрадь. У моего мужа теперь стало всего 16 часов в неделю, то есть на 2 часа меньше ставки. А так как тарифицирован он был в марте и после этого по закону его тарификация не должна была изменяться в сторону уменьшения, то мы стали добиваться справедливости. Когда мы обратились в Горком партии, то инструктор Горкома партии Ващекин обещал нам помочь. Но проходили месяцы, а его действия были вялы и беспомощны. Наступило 4 декабря – канун празднования Дня Советской Конституции, который тогда отмечался 5-го декабря. Этот день не был выходным. И я впервые почувствовала, что не смогу завтра на классном часе в своем 7-ом классе с полной убежденностью хвалить нашу самую демократичную Конституцию. Противоречивые чувства переполняли меня и они поневоле выплеснулись наружу. Я позвонила из учительской в Горком партии Ващекину и со всей убедительностью заявила ему, что не буду проводить завтра, 5 декабря, классный час о нашей самой демократичной Конституции, а вместо этого встану у здания Горкома партии с большим плакатом протестного содержания. Я была в разговоре так эмоциональна и так убедительна, что даже сама поверила, что я так сделаю. А может, я так и сделала бы – не знаю. Я положила трубку, не дав сказать Ващекину ни слова. Затем я пошла в раздевалку, переоделась и направилась к выходу. Я почти уже вышла на крыльцо, как меня окликнул директор Хромешин и показал приказ, в котором значилось, что моему мужу оставалась та же нагрузка 16 часов, но платить ему будут за 20 часов. Так мы добились восстановления законности, но на этом борьба не закончилась, а только усилилась. Мой муж стал добиваться, чтобы ему заплатили за сентябрь, октябрь, ноябрь и за вынужденные прогулы, а это 40 рублей. Мы купили книгу «Трудовое законодательство СССР» и внимательно изучили законы, касающиеся этого вопроса. Юрий Ефимович подал заявление на комиссию по трудовым спорам, чтобы директор выплатил ему 40 рублей за три месяца вынужденного прогула. По закону такая комиссия должна быть создана в течение 3-х дней и вынести свое решение на основании действующего законодательства. А так как по Постановлению Верховного Совета СССР право было на стороне трудящегося, то комиссия по трудовым спорам вынесла решение обязать директора в 10-ти дневный срок выплатить 40 рублей трудящемуся как компенсацию за вынужденные прогулы. В справке комисси по трудовым спорам был указан закон – название, номер, дата. Поэтому данная справка имела силу закона. Директор же отказался подчиниться этой справке. Тогда на основании этой справки я своим почерком написала заявление в нарсуд. На моем заявлении директор должен был поставить свою подпись и печать школы. Но он категорически отказался. Когда я объяснила ему, что его подпись не означает согласие, а только подтверждает, что данный трудящийся действительно работает в этой школе, директор со словами «Хоть две» поставил свою подпись и печать. Я поехала в суд с этим заявлением и проконсультировалась у юриста. Он мне посоветовал сдать заявление в окошечко с надписью «Судебные исполнители», а также посоветовал, чтобы я проследила, как зарегистрируют мое заявление в журнале, и чтобы мне сообщили номер регистрации. Я так и сделала. Через месяц мы получили по почте 40 рублей. Но на этом эпопея не закончилась. В мае месяце я получаю повестку из милиции. Я должна явиться к начальнику милиции во вторник к 13-ти часам. Начальник сообщил мне следующее. Ревизия обнаружила в бухгалтерии ГОРОНО недостачу в сумме 40 рублей. Когда стали проверять, то обнаружили исполнительный лист и заявление, написанное моей рукой с печатью и подписью директора школы. Начальник милиции сказал мне, что директор отказывается от своей подписи и печати, а значит, они поддельные. Он предложил мне написать чистосердечное признание о том, что я подделала подпись и печать, вернула «похищенные» 40 рублей и мне ничего не будет. В противном случае мое заявление будет подвергнуто экспертизе и тогда наверняка будет возбуждено уголовное дело и мне грозит 2 года тюрьмы за подделку документа в корыстных целях. Я не испугалась, а только выразила удивление, почему 40 рублей удержали из бухгалтерии ГОРОНО, а не удержали с директора. Начальник милиции долго уговаривал меня, угрожал, но я не соглашалась. Он вручил мне повестку на следующий вторник к 13-ти часам, чтобы сообщить мне о результатах экспертизы и принятии соответствующих мер по отношению ко мне. В следующий вторник начальник милиции сообщил мне, что директор признался, что печать и подпись он поставил. Сообщая мне это, начальник милиции был очень раздражен, недоволен и разговаривал со мной, стоя спиной ко мне. Он явно был недоволен тем, что законность восторжествовала. На следующий день ко мне на урок в моем классе (это был 8-ой класс) в бешенстве ворвался директор Хромешин, стал бегать по классу и кричать: «Вы знаете, что сделала ваша классная руководительница? Она добилась, чтобы из моей зарплаты высчитали сорок рублей в пользу ее мужа!» Когда я увидела испуганные и ошеломленные лица своих учеников, я сказала ему: «Что вы себе позволяете? Вы отдаете себе отчет в том, что вы впутываете детей в дела взрослые.» Тут он испугался и выбежал из класса. На этом вопрос о 40-ка рублях был исчерпан навсегда. Что же касается того, как и за что травили меня, то все начиналось с того, что у меня постоянно отнимали то, чего я добивалась. Когда я впервые выпустила 2 десятых класса, у меня были неплохие результаты: на письменном экзамене по математике не было ни одной пары одинаковых работ; основная задача была решена восемью разными способами; пятерок и четверок было 50 процентов. А 40 процентов моих выпускников блестяще сдали вступительные экзамены в различные ВУЗы страны (Рязань, Тула, Орел, Харьков, Брянск, Москва, Ленинград). На августовской учительской конференции зав. ГОРОНО очень расхваливал в своем докладе одну учительницу математики и перечислила ее достоинства: не было ни одной пары одинаковых работ, на 4 и 5 написали 50 процентов учеников, основная задача решена восемью разными способами. Мне тогда было слегка обидно. Ведь у меня такие же результаты. Ну могли бы назвать и мою фамилию тоже. И только через год я узнала, что у этой учительницы не было таких результатов и что она вообще учительница очень слабая и ленивая. А хвалят ее все время, потому что у нее то ли муж, то ли отец высокопоставленный чиновник. Значит, это у меня отобрали мой успех и приписали его другому человеку.
Однажды мне повезло с приобретением холодильника, они тогда были в большом дефиците. Моя знакомая, работавшая на железной дороге стрелочницей, получила по своей очереди (на железной дороге была своя льготная очередь) очень большой холодильник. А так ей большой был не нужен, а очередь заканчивалась и впредь можно было получить холодильник свободно, она предложила его мне. Когда в коллективе об этом узнали, то все учителя очень негодовали и постоянно поднимался вопрос о том, что нужно у меня холодильник забрать и распределить в коллективе по стажу работы. Но это им не удалось.
Когда у нас родился третий ребенок, а у золовки через 6 месяцев родилась дочь, на мою свекровь свалилась непосильная ноша. Приходилось целый день сидеть с четырьмя детьми, ведь мы работали в две смены и кроме того все вечера у нас были заняты. А тут еще надо и печку затопить, и воду принести из колодца и др. Дети были разных возрастов: 5 лет, 3 года, 6 месяцев и новорожденная. Кроме того, золовка после родов совсем слегла – болезнь усугубилась. Нужно было еще и за ней ухаживать. Поэтому мы решили двух дочек 5 лет и 3 года устроить в садик. Но оказалось, что на школу не дали ни одного места, а у нас нуждались еще 2 учительские семьи. Правда, у них положение было гораздо лучше – их бабушки сидели с двумя детьми: 5 лет и новорожденный. Но все равно они нуждались. Я пошла в поселковый совет. Мне сказали, что в этом году предприятия не дали ни одного места в поссовет. Тогда я пошла к директору ГРЭС. Он очень хорошо меня принял, внимательно выслушал, согласился, что положение у нас тяжелое, тут же позвонил председателю завкома и попросил выделить для меня 2 путевки в детский садик. И еще подчеркнул, что путевки должны быть именные, то есть в каждой путевке должны быть указаны имя и фамилия ребенка. Я отнесла путевки заведующей детским садом, получила направление на медкомиссию и 1 сентября привела девочек в садик. Но у меня детей не приняли. Заведующая объяснила, что ей позвонил директор школы и велел исправить в путевках фамилии на другие. Оказывается, профком на своем заседании большинством голосов распределил эти путевки между двумя другими учителями школы. Мне пришлось 2 месяца добиваться восстановления справедливости. Это были очень трудные месяцы в моей жизни. А когда все же мне вернули путевки в садик (это было в ноябре), директору понадобилось всего несколько минут, чтобы по телефону договориться с директором мебельной фабрики о выделении двух путевок в детсад для других двух учителей.
Я очень добросовестно относилась к своей работе. И у меня были неплохие результаты, хотя сама я всегда чувствовала неудовлетворение. Главным приоритетом в работе для меня была борьба с пробелами в знаниях учащихся. Я разработала для себя специальную методику, правда, работать приходилось очень много и кропотливо. Но я с этим не считалась. Однажды у нас очень тяжело заболел сын, и я месяц лежала с ним в больнице. У меня было 3 шестых класса (я вела их с 4-го класса). Меня заменяла учительница, которой очень понравились глубокие знания моих учеников. И она поставила вопрос перед директором школы, чтобы у меня забрали эти классы и отдали ей, а мне дали бы ее седьмые классы, которые были очень запущены. Получилось так, что я об этом ничего не знала, но родители учащихся толпами ходили к директору и протестовали. Это продолжалось довольно долго, так как директор очень сильно упорствовал. Но родители все-таки отвоевали у директора исполнение закона преемственности. По этому закону нельзя было менять учителя без уважительных причин. Так в очередной раз у меня хотели отнять то, чего ч добивалась кропотливым трудом.
Наши жилищные условия были неудовлетворительные. Дом был холодный, тесный и чужой. Наш сын часто простужался и болел. Он стоял на учете по поводу хронической пневмонии 2-й степени. У меня с детства были больные почки (пиелонефрит). Я подала заявление на получение жилья. Меня поставили на очередь. Но моя очередь несколько лет подряд не двигалась с места. Те, кто стоял дальше меня в очереди, уже давно через меня перепрыгнули, а я все оставалась на одном месте – под номером 46. Мы с мужем обивали пороги чиновников, писали жалобы в различные инстанции, но очередь не двигалась. И тогда я не выдержала и поехала в Москву на прием к депутату Верховного Совета. Меня хорошо приняли, но ничего не пообещали. Но после этого моя очередь стала двигаться. И вот, наконец, в 1970-том году моя очередь стала под номером 6. И в этом же году в нашем микрорайоне строится дом, в котором 20 квартир предоставлялось нашему поселковому Совету. Мы надеялись получить квартиру в скором будущем, но вдруг однажды, взяв телефонную трубку, чтобы позвонить из учительской, я услышала свою фамилию (телефон директора был параллельный с учительской), поэтому решила выслушать весь разговор. А он заключался в следующем. Директор школы договаривался с председателем Поссовета о том, чтобы ордер на квартиру, положенный Шустановой, вручили бы не Шустановой, а дали бы на школу, а в школе этот ордер предполагалось перераспределить и предоставить учительнице, которая стоит в списке под номером 35. Это Колобаева Валентина Яковлевна. Председатель Поселкового Совета посоветовал директору составить протокол совместного заседания председателя профкома, секретаря парткома и директора, в котором будет указано, что квартира распределена Колобаевой В. Я. И добавил: отделаетесь выговорешником. Когда закончился разговор, я в трубку сказала директору, что все слышала и не позволю так поступить. Директор тут же прибежал в учительскую и стал клятвенно заверять меня, что никто ничего подобного не сделает. Наступил новый 1971-й год. На зимних каникулах мы ежедневно приходили в школу, работали в кабинетах, проводили семинары, работали с учащимися и т.п. Обычно в последний день каникул, 10-го января, нам давали свободный день. А в эти каникулы 10 января было воскресенье. Казалось сама природа велела в этот день дать нам выходной. Но директор назначил на этот день педсовет, а педсовет – это дело святое. Пропускать нельзя. 9-го января директор обязал нас с мужем поехать в магазин наглядных пособий и купить по доверенности и списку необходимые методические пособия для кабинетов. Мы пошли на остановку автобуса №10, который ходил регулярно каждый час. Но рейс в 10 часов был пропущен и мы остались ждать следующего рейса в 11 часов, но и он был пропущен. В это время мы услышали разговор о том, что в Поселковом Совете раздают ордера на квартиру – всего 20 ордеров. Мы сразу все поняли и помчались в Поссовет. Мы пришли вовремя. Ордера еще не начали выдавать. Первое, что бросилось нам в глаза, когда мы вошли в приемную – это посреди тесной толпы стояли директор школы, секретарь парторганизации, председатель профкома и чета Колобаевых. Директор держал в руке листок, конец которого свешивался и я быстро прочитала: «Протокол совместного заседания…». Мы с мужем остановились в напряженном ожидании. Вдруг из кабинета заместителя председателя Поселкового Совета вышел мужчина, которому поручили заполнить бланки 20-ти ордеров на квартиру. Он слезно взмолился: «Кто умеет красиво писать, помогите писать ордера, чтобы дело быстрее двигалось». Мой муж согласился помочь. Через 5 минут он вышел и вручил мне мой ордер на квартиру, который он заполнил в первую очередь, и сообщил, что завтра в 12 часов заезд. Так я получила ордер на квартиру, который у меня хотели отнять самым беспардонным образом. На следующий день с педсовета нас не отпустили, но мы 2 часа посидели и ушли самовольно, чтобы заехать в квартиру. Нам были объявлены выговоры. К тому времени нам к выговорам было уже не привыкать. Нам так часто объявлялись выговоры ни за что, что мы уже на них не реагировали. Так, моему мужу объявлялось по 3 выговора ежемесячно, а мне по 1 выговору в месяц. И так за один учебный год моему мужу было объявлено 27 выговоров, а мне – 9. Я теперь уже не помню, за что выносились выговоры, но некоторые мне запомнились. Приведу два из них. Как-то мой муж пожаловался классной руководительнице 6-го класса, что один ученик систематически не приносит альбом на урок рисования. Классная руководительница зашла в класс на перемене, убедилась, что мальчик опять не принес альбом, послала его домой за альбомом. Но не проследила, чтобы он оделся (была зима). Когда директор в окно увидел, как раздетый мальчик идет в школу и несет в руке альбом для рисования, он тут же издал приказ, в котором объявил выговор моему мужу. Когда Юрий Ефимович объяснил директору, что не он послал мальчика за альбомом, ему директор ответил: «Приказы не обсуждаются». Однажды я вышла из учительской и направилась в класс на урок геометрии. В руках я несла инструменты – циркуль, транспортир, угольник, линейку. Навстречу мне шли директор и завхоз. Завхоз попросил у меня инструменты на 2 минуты и пообещал принести в класс. Я согласилась. Но завхоз инструменты не принес, а я не могла без них начинать урок. Поэтому я пошла в учительскую за другими инструментами. Мои инструменты лежали на столе. Я взяла их и пошла на урок. И тут мне встретился директор. Он демонстративно показал мне на часы и молча ушел. На перемене в учительской висел приказ директора, в котором мне объявлялся выговор за опоздание на урок на 3 минуты. Новый директор школы Храмешин А. М. продолжал и в отношении меня практику предыдущего директора. Он даже не скрывал, что собирается предпринять нечто серьезное сначала в отношении моего мужа, а потом и до меня доберется. Наступил 1977 год. Я была классным руководителем 9-го класса. Вела этот класс с 4-го. Мой класс был самый лучший в школе. На всех смотрах, во всех соревнованиях мой класс всегда занимал первое место. Все в моем классе учились хорошо. Двоек ни у кого не было. Даже круглых троечников у меня в классе не было. Хорошистов было полкласса, из них пять отличников учебы. Коллектив в классе был очень дружный. Мы часто ходили в походы по местам боевой славы. А таких мест в Брянске много. Я очень любила свой класс и конечно же, хотела довести его до конца. Но мне не дали. Мы однажды поняли, что в следующем 77-78 году готовится грандиозное мероприятие против нас двоих. В коллективе многим учителям не нравилось, что нас любят ученики. Часто я слышала в учительской такие реплики: «Так невозможно работать – мои ученики любят Любовь Наумовну и Юрия Ефимовича больше чем меня, классного руководителя!» Мы поняли, что в следующем учебном году нам не дадут совсем работать и свой класс я не смогу выпустить. Посреди учебного года, а может, и в самом начале, меня сместят с классного руководства или придумают что-нибудь пострашнее. Ведь один раз нам двоим уже устраивали «товарищеский суд» на производстве в присутствии рабочих ГРЭС. Но были сильно опозорены и все закончилось ничем. Когда в 1971 году мы получили квартиру, то сразу же стали искать обмен на г. Горький. Но нам это не удавалось. Затем у нас появилась возможность обменять квартиру на г. Новокуйбышевск. Но мы долго колебались. Я понимала, что расставание с моим классом на пороге выпуска будет очень болезненным для меня и моего класса. Но не могла же я детям объяснить. Что от меня ничего не зависит. И все-таки я попыталась поговорить с родителями учеников. На последнем в учебном году родительском собрании я обратилась к родителям с просьбой. Я сказала, что никогда ни о чем для себя их не просила. Н сейчас стоит угроза, что у их детей возможно с самого начала учебного года может поменяться классный руководитель с плохими последствиями для меня. И поэтому я спрашиваю, сможете ли вы встать на мою защиту, чтобы мне дали спокойно доработать учебный год. Если не сможете или не захотите мне помочь, я осуждать вас не буду, но буду вынуждена уволиться по собственному желанию и уехать. Один из родителей ответил за всех: «Пусть идет, как идет». И тогда наши колебания закончились. Мы окончательно решили уехать.
11. НОВАЯ ЖИЗНЬ
В г. Новокуйбышевске я устроилась в среднюю школу №18, а моего мужа пригласили в нефтехимический техникум преподавателем начертательной геометрии. Первый год мы работали и жили спокойно. Мы даже были счастливы. Правда, некоторые неприятности у меня начались с первых дней. На первой же неделе учебного года, это было в среду, после 6-го урока я зашла в учительскую очень уставшая – у меня была большая нагрузка, 30 часов в неделю, а это почти 2 ставки, и классное руководство в 4 классе. Ко мне обратилась молодая учительница литературы со словами: «Любовь Наумовна, вам по-хорошему позавидуешь. Ваш урок в 8А классе был первым, а у меня шестым. Я намеревалась провести диспут на свободную тему, так дети весь урок с восторгом говорили об уроке математики и все спорили о какой-то задачке». Я ответила ей, что с опытом и у нее будут интересные уроки. В следующую среду, когда после шестого урока я зашла в учительскую, ко мне снова обратилась та же учительница литературы со словами: «Я не могу так работать. Весь урок литературы я не могла отвлечь внимание учеников от урока математики. Мне это не нравится». А в следующую среду я застала эту учительницу в слезах. Завуч завела ее в свой кабинет со словами: не надо при Любови Наумовне и долго ее там утешала. На следующей неделе расписание уроков школы было изменено так, чтобы в среду урок математики был после урока литературы. Хотя по Уставу школы расписание уроков можно было менять только раз в голу – в начале 2-го полугодия. Но вскоре это было забыто и с этой учительницей мы подружились. Еще одна неприятность у нас была в связи с поступлением нашей дочери в ВУЗ. Мой муж занимался с нашими детьми рисунком и черчением с раннего детства. Они занимались с удовольствием и показывали хорошие способности. Я занималась с ними по математике. Но в основном, они занимались математикой и физикой самостоятельно. В 1978 году наша старшая дочь закончила школу и подала документы в Куйбышевский строительный институт на архитектурный факультет. Она была очень хорошо подготовлена по рисунку и черчению. Экзамен по черчению проходил 2 дня. Первый день чертили вазу с большим количеством сопряжений и в очень тонких линиях. Во второй день была работа по проекционному черчению, которого в школьной программе нет. Когда мы приехали узнать оценку по черчению, то были шокированы. У нее стояла оценка «2». При этом мы узнали, что у знакомой девочки, у которой по черчению в школе была натянутая «тройка», стоит оценка «4». Апелляция по двойкам была назначена на понедельник. С пятницы до понедельника мы очень переживали. На апелляции преподаватель, думая, что мы дилетанты в черчении, перечислил 10 ошибок, которые наша дочь якобы допустила в работе. Но мой муж легко доказал, что это не ошибки, а достоинства. Преподаватель согласился, что работа «пятерочная», но отказался ставить больше тройки. Когда же мы пообещали пожаловаться в партком института, нам пригрозили «засыпать» нашу дочь на устном экзамене и мы ничего не докажем. Дочь набрала нужное количество баллов, но на зачисление в институт нашу дочь не вызвали и не вручили ей извещение о поступлении. Когда мы зашли в кабинет, где зачисление уже закончилось, нам сказали: А что же вы не заходите? Вот ваше извещение. Ваша дочь зачислена. Забегая вперед, скажу, что через 2 года наша вторая дочь также поступала на архитектурный факультет. Ей поставили двойку за рисунок. Когда мой муж пришел на апелляцию, ему сказали, что рисунок безупречный, но «не та школа». Из рассказов старшей дочери и лаборанта института нам стало известно следующее: Однажды преподаватель начертательной геометрии сказал нашей дочери, что она по предмету самая сильная на потоке и поинтересовался, какая оценка у нее была на вступительных экзаменах по черчению. Когда узнал, что ей поставили двойку, то сразу побежал смотреть работу и был изумлен. После этого преподаватель по начертательной геометрии подал докладную ректору. На ученом совете осудили действия преподавателя, поставившего двойку за пятерочную работу и вынесли ему строгий выговор с предупреждением. Что касается абитуриентки, которая сдала вступительный экзамен по черчению на «4», то я случайно узнала о том, как она учится на архитектурном факультете от учительницы нашей школы, жившей с ней в одном доме. Оказывается, эта девочка совершенно не справлялась с чертежами и постоянно обращалась к дочери этой учительницы, чтобы она выполнила ей чертежи. Дочь учительницы тоже училась на архитектурном факультете, была очень одаренной и не могла отказать первокурснице, так как та всегда плакала, что ничего не умеет и не понимает.
Жилищные условия у нас были ужасные. Трое взрослых разнополых детей. Балкона нет, прихожей практически нет (1,5х1,5 м), санузел совмещенный. Квартира – двухкомнатная хрущевка 32 кв.м. По закону на очередь для получения жилья ставили, если на человека приходилось 7 и менее кв. м. жилой площади. У нас было 6,4 кв.м. Поэтому в 1979 году мы подали заявление, и нас поставили на очередь: в техникуме под номером 23, в ГОРОНО под номером 118. Разумеется, мы в очередях были последними. Директор техникума очень уважал моего мужа и ценил его. Но так было только 1 год. Директора перевели на повышение в Куйбышев и в техникум пришел некий Стефанский. Сразу было видно, что ценит он преподавателей отнюдь не за хорошую работу, а по некоторым другим критериям. Когда на техникум выделили трехкомнатную квартиру, освободилась комната на соседей. Она прошла через всю очередь и все от нее отказывались. А мой муж согласился, так как у нас была возможность обменять нашу хрущевку и комнату на соседей на трехкомнатную квартиру. Это нам было так необходимо. И если бы тогда нам дали эту комнату, мы бы вышли из очередей и больше никогда ни на что не претендовали. Но все вдруг изменилось. Вдруг по распоряжению Стефанского моему мужу отказали в получении этой комнаты. Нам пришлось смириться. А когда вывесили новые списки очередности, то оказалось, что очередь моего мужа переместилась с номера 23 на номер 27. Вот с этим мы мириться не захотели. Мой муж попросил у председателя профкома списки очередности за последние 2 года. И обнаружил большие нарушения законодательства. Так, трехкомнатную квартиру, которую выделили на техникум, отдали не первоочереднику, а преподавателю, который в очереди не стоял, так как в прошлом году получил двухкомнатную квартиру на троих членов семьи. Но за год у них родился второй ребенок и их стало четверо. По нормативам нуждающимися в жилье они все равно не считались, но им очень хотелось, и они свою двухкомнатную отдали первоочереднику, а себе взяли трехкомнатную. Как они это сделали? Вынудили первоочередника согласиться на якобы обмен. Далее, освободившуюся комнату жилой площадью 17 кв.м.выделили преподавателю, который в очереди не стоял, так как в жилье не нуждался. И теперь он стал нуждаться в жилье, так как ухудшил себе условия – у него теперь на троих получалось 17 кв.м. Его поставили на очередь под номером 4. Еще одного преподавателя, который по закону не нуждался в жилье, поставили на очередь под номером 1. И так далее. Поэтому очередь моего мужа передвинулась назад. По существующему законодательству по стажу определяли очередность среди вновь подавших заявление, а не среди всей уже существующей очереди. Но Стефанский объяснил, что нужно стаж определять среди всей очереди. Это противоречило закону и мы стали добиваться, чтобы очередь моего мужа была восстановлена согласно закону. Мы отнюдь не добивались, чтобы кого-то исключили из очереди, но мы добивались, чтобы очередь моего мужа была соблюдена согласно закону. Мы собрали документы и пришли в Горком партии к секретарю ГК Прохорову, который курировал учебные заведения. Он внимательно нас выслушал и пообещал разобраться, так как согласился, что это беззаконие. Он назначил нам встречу в следующий приемный день – вторник. Но когда мы пришли, оказалось, что Прохорова внезапно перевели на хозяйственную работу, а вместо него назначена бывшая учительница русского языка и литературы Япрынцева Алла Ильинична. Но к ней на прием мы попасть не смогли, так как она в день приема граждан занималась благоустройством своего кабинета – меняла мебель, занавески, ковровые дорожки и прочее. На наш вопрос, когда она сможет нас принять, отвечала раздражительно, агрессивно. Назначила день приема через месяц. Но и через месяц нас не приняла, так как уехала в командировку в Румынию делиться опытом партийной работы. Когда же, наконец, Алла Ильинична соизволила нас принять, разговаривала грубо, повышала голос, выдавала черное за белое и категорически не соглашалась с законом по поводу очередности. Когда мы обратились к первому секретарю Горкома Партии Кирюшкину, тот набросился на нас с грубой бранью. Мы до этого много слышали о том, что Кирюшкин сильно пьет и часто находится на длительном лечении от запоя. Но в это как-то не верилось. А когда впервые на приеме увидели его испитое лицо, то сразу поняли, что это правда. Таким образом, у нас из-за квартирного вопроса возникло много неприятностей. Начиналась травля. Однажды у меня случился тяжелый приступ с почками (пиелонифрит я заработала еще со времен войны), меня на скорой увезли в больницу и я там пролежала месяц. К этому времени у меня были шестиклассники, которых я вела с 4-го класса. Разумеется, я работала по той же методике, что и раньше, работала очень много и кропотливо, но незаметно для окружающих. Когда я вышла на работу после больницы, директрисса вызвала меня в кабинет и распорядилась, чтобы я отдала свои шестые классы учительнице, которая меня заменяла, так как ей очень понравились глубокие знания учащихся, а себе взяла ее седьмы классы, о которых много говорили на педсоветах, что они запущенны, так как там часто менялись учителя. Я ответила, что спрошу у детей. Если они не согласны, то я класс не отдам. Дети были категорически несогласны на такую замену. Я ответила директриссе, что не позволю нарушать закон преемственности, так как он писан для детей, а не для учителей. И директрисса со мной согласилась. Но не согласился завуч Степанов Виктор Максимович – тоже учитель математики. Он долго требовал, чтобы я отдала классы. Однажды он сказал мне, что если я не отдам классы, то он будет плохо говорить обо мне на педсовете. И действительно, на педсовете в течение 20-ти минут он клеймил меня за то, что один мой ученик в письменной работе написал слово Пифагор с маленькой буквы. Больше он не нашел, за что меня критиковать. Эти классы я довела до 10-х, хотя у меня еще раз пытались их забрать. Но об этом позже. Мои ученики очень любили математику. Я проводила много внеклассных мероприятий, которые очень нравились ученикам. Однажды в седьмых классах я на шестом уроке провела конкурс «Бой тяжеловесов», где собрала по 11 человек из каждого класса параллели, приготовила на карточках огромное количество задач разной сложности. Ребята с удовольствием решали задачи, а когда урок закончился, попросили остаться еще на один урок. Степанов присутствовал на мероприятии и разрешил остаться на 7-й урок. Но и после 7-го урока ребята не хотели расходиться и просили остаться еще, но я была категорически против, подвела итоги, собрала оставшиеся билетики с задачками и вышла из класса. За мной побежали ученики и стали просить задачки, чтобы дома порешать. Степанов был изумлен и воскликнул: «Я никогда такого не видел, чтобы ученики бежали за учителем и кричали – дайте задачку, дайте задачку!» Многие сильные ученики из моих 7-х классов под моим руководством поступили в ВЗМШ при МГУ и успешно там учились. Постепенно отношения в школе наладились и я успешно прошла аттестацию. Мне зачитали хвалебную характеристику. На педсовете мне торжественно вручили удостоверение об аттестации, в котором была запись: соответствует занимаемой должности и одна строчка была свободной. Мне также вручили букет цветов и сообщили, что аттестована «заслуживающей поощрения», но это будет утверждено только через 4 месяца. А так как был апрель, то результат будет известен в сентябре. Буквально на следующем педсовете учительница истории устроила бурную истерику по поводу того, что ей не присвоили никакого поощрения. А в сентябре на педсовете объявили списки учителей, которые заслуживают поощрения. Меня в списке не было. Зато была учительница истории, которая устраивала истерику. Я наивно решила, что меня не утвердили, так как имеются какие-то рекомендации, над которыми я должна поработать. Я захотела узнать, какие это рекомендации, чтобы готовиться к следующе аттестации. Если бы директор указал мне на них, я бы успокоилась и ничего не требовала. Но когда на следующий день я пришла в кабинет к директору – это был уже Степанов, чтобы спросить о рекомендациях, он злобно накричал на меня и выставил из кабинета. Я тогда ничего не поняла и подумала, что он злится на меня из-за события, которое произошло у меня на экзамене по геометрии в 8-х классах. Председателем экзаменационной комиссии был Степанов. Он лично принимал экзамен у каждого ученика, задавал большое количество заранее приготовленных каверзных вопросов, много задач на смекалку и просто задач повышенной трудности. Мои ученики с честью справились и на билеты отвечали почти все без подготовки. Я их хорошо подготовила к экзаменам. Степанов сам поставил из 30-ти учеников 27 пятерок и 3 четверки. А после экзамена оставил учеников, попросил меня выйти и сообщил ученикам, что в 9-х классах он будет вести у них математику. И тут же вызвал бурное негодование учеников. Дело даже дошло до скандала и одна девочка со слезами ушла в другую школу. Когда Степанов понял, что ему детей не уговорить, он стал давить на меня. Я, конечно, не согласилась.
Что касается рекомендаций для меня, то Степанов так ничего вразумительного и не смог мне сказать. У меня в это время было много общественных нагрузок. Я была руководителем методобъединения учителей математики, физики, химии. И проводила большую работу, особенно по развитию межпредметной связи и преемственности между начальной школой и старшим звеном. И очень много другое. Эта работа очень многогранная. Я также была председателем ревизионной комиссии профкома и об этой работе отчитывалась 1 раз в полугодие. Я регулярно проверяла правильность начисления зарплаты учителям и техничкам. Частенько находила небольшие нарушения, заставляла исправлять. Я также была председателем общества книголюбов и многих учителей снабжала хорошими книгами и подписными изданиями. А будучи председателем общества «Охрана памятников» , я ежегодно отчитывалась о проделанной работе и у меня накопилось огромное количество грамот. Однажды на педсовете директор Степанов обратился к коллективу со словами: «А вы знаете, что у нас в школе одна учительница аттестована «с условием»?» Это было для всех большой новостью. Прошло уже полгода со дня аттестации. М ы с председателем профкома сидели рядом и удивленно переглянулись. Степанов сказал: не удивляйтесь, Любовь Наумовна, это вы аттестованы с условием. Невозможно передать, как это на меня подействовало. Сразу же после педсовета я зашла в кабинет директора и попросила показать мою характеристику, в которой должна быть моя роспись. Когда я посмотрела на характеристику, то глазам своим не поверила. Везде, где раньше было написано «проводила», «руководила», «добивалась» и так далее, была вставлена частица «не», причем именно вставлена, так как места между словами не было, а была поставлена галочка, а над галочкой стояло «не». Когда я пошла в ГОРОНО жаловаться, то инспектор Шапочникова Р. А. сказала мне, что мое удостоверение со словами «соответствует занимаемой должности» есть не что иное, как «очевидное – невероятное». Так в ГОРОНО я ничего не добилась. А летом я поехала в отпуск в г. Брянск навестить золовку, которая жила с дочкой-студенткой и была очень больна. Там я встретила знакомую учительницу и она сообщила мне, что из Новокуйбышевска на школу пришло письмо, в котором было очень много плохого написано про меня. И в конце было написано, что Шустанова Л. Н. «плохой, плохой, плохой учитель». Причем троекратное «плохой» было написано лесенкой, видимо, для большей убедительности. И это написала та учительница, которая так завидовала моим увлекательным урокам математики, что аж попросила поменять расписание уроков. Когда я вышла из отпуска, то сразу же обратилась к этой учительнице и к директору, по какому праву они сочинили эту гнусную клевету и зачем было это направлять в школу, где я уже столько лет не работаю. Мне был ответ, что никто ничего не писал.
Степанов был не только директором школы, но и председателем союза работников просвещения всех школ города Новокуйбышевска.
Наш квартирный вопрос развивался так. Очередь моего мужа в техникуме никуда не двигалась, хотя на техникум ежегодно выделялось 2 квартиры: трехкомнатная 38 кв.м. жилой площади и однокомнатная 22 кв.м. жилой площади – всего 60 кв.м. К нашему счастью вышел закон о постановке на льготную очередь нуждающихся многодетных семей (трое и более детей). Мы подали заявление на постановку нас на льготную очередь. Но ни в техникуме, ни в ГОРОНО нас не поставили на льготную очередь. А Степанов объяснил причину отказа так: этот закон действует только в Москве, а в Новокуйбышевске не действует. В это же время на ГОРОНО выделили однокомнатную квартиру. Первой на очереди уже несколько лет стояла учительница-инвалид. Но Степанов выделил эту квартиру учительнице из нашей школы, которая в очереди не стояла и не нуждалась в дополнительном жилье, так как проживала с матерью и малолетним ребенком в двухкомнатной квартире 32 кв.м. жилой площади. Затем она намеревалась обменять эти две квартиры на трехкомнатную. Этот факт переполнил наше терпение и мы написали жалобу в Обком КПСС. Реакция последовала. Квартиру, незаконно полученную учительницей нашей школы, у нее отобрали и выделили инвалиду. Нас поставили на льготную очередь: моего мужа в техникуме под номером 1, а меня в ГОРОНО под номером 11.
А теперь я должна прервать описание наших похождений и сделать остановку на ожесточенной травле учительницы начальных классов нашей школы Пузанковой Надежды Филипповны, которая осуществлялась под руководством Степанова и всей партийной организации школы. Надежда Филипповна была членом партии. Пузанкова Надежда Филипповна – учительница с высшим образованием. Приехала в Новокуйбышевск из другого города, обменяв квартиру. У нее трое детей, с мужем разведена, алименты не получает. В силу ее материального положения всех троих детей, которые учились в нашей школе, поставили на бесплатное питание. Все было хорошо. Однажды в школу пришел инструктор Горкома партии Каменев, собрал закрытое партийное собрание и зачитал наше письмо в Обком партии о неправильном поведении директора школы Степанова при распределении квартир. Он призвал всех членов партии осудить поведение Степанова и вынести ему порицание по партийной линии. Конечно же, никто из присутствующих не решился осудить поступок Степанова. Но Пузанкова Надежда Филипповна поступила принципиально. Она в своем выступлении осудила поступок Степанова и сказала, что он заслуживает порицания. После окончания собрания все коммунисты обступили Надежду Филипповну и набросились на нее с громкой и грубой бранью. Даже провоцировали ее на драку. Секретарь партийной организации прошипела в ухо: «Будешь в такой яме, в какой тебе никогда и не снилось». Я не буду описывать эпизоды этой травли, только Надежда Филипповна не выдержала и стала искать возможность обмена в другой город.
В это время я была классным руководителем 9-го класса. С классом у меня установились прекрасные отношения. Когда мои ученики перешли в 10-й класс, директор Степанов издал приказ, по которому я освобождаюсь от классного руководства и классным руководителем назначается учительница физики. Ученики моего класса очень возмущались и стали добиваться моего возвращения. На вопрос, на каком основании он так сделал, Степанов отвечал: «Потому что я директор». Я также стала добиваться, чтобы класс мне вернули. Это нужно было сделать срочно, так как дети объявили бойкот, не присутствовали на уроках, демонстративно выстраивались в коридоре, а в класс не заходили. Они не участвовали в субботниках и других общешкольных мероприятиях. Я всячески старалась их убедить, что этим они приносят большой вред себе, что я без них справлюсь, но ничего не помогало. Я жаловалась в ГОРОНО. Завгороно звонил прокурору и спрашивал, как поступить в данном случае, чтобы не нарушить закон. Прокурор ему отвечал: «Если класс за учителя горой, то что же тут раздумывать?» Но завгороно сказал мне: «Я не могу приказывать директору, а беседовать с ним бесполезно». Однажды я пришла в школу и увидела, что весь мой класс стоит на крыльце. На мой вопрос, почему не на уроке, они ответили, что скоро о нас заговорит вся страна. Оказывается, они написали письмо в «Комсомольскую правду». Я очень встревожилась, так как поняла, что письмо было написано очень эмоционально и может произвести неблагоприятное впечатление. О содержании письма ученики отказались мне сообщить. Я узнала только, что писали они под руководством родительского комитета класса. Но и родители отказались меня информировать о содержании письма. Только сказали, что в конце они написали: «Никому не отдадим нашу Любку!»
Вскоре в школу пришла комиссия из ГОРОНО в количестве 4-х человек. Они долго разговаривали наедине с классом, убеждали согласиться с приказом директора и не требовать возвращения Любови Наумовны. Но дети были непреклонны и через неделю приказом ГОРОНО мне вернули классное руководство. Это было 13-го ноября. На протяжении всего учебного года я замечала, что учителя и директор постоянно настраивают учеников моего 10-го класса против меня. Так, секретарь парторганизации, учительница английского языка, по словам учеников, весь урок агитировала их против меня. А когда они стали ей возражать, она им сказала: «Вы все дурачки, а ваша Любовь Наумовна такая же дурочка, как и вы.» Учительница истории, та самая, о которой я уже упоминала, на уроках в моем классе очень нелицеприятно отзывалась обо мне. Ученики все были очень возмущены, но больше всех возмущался один мальчик. Учительница выгнала его из класса и не допустила до уроков. Директору она подала докладную о том, что этот ученик сорвал ей урок. Я ничего об этом не знала, ученикам, видимо, было неприятно рассказывать мне, как поносила меня учительница. Но в школу пришла мама мальчика и спросила, почему классному руководителю не сообщили о срыве урока. На это ей ответили, что не считают Любовь Наумовну классным руководителем. На это мама резко ответила: «Почему мой сын должен страдать из-за ваших дрязг, я не для того 16 лет его растила.» После этого директор перед ней извинился и сказал, что ее сын ни в чем не виноват. Затем сам директор взялся настраивать мой 10-й класс против меня. Однажды я заметила, что после уроков весь мой класс выходит из кабинета директора в жутко удрученном состоянии. На мои расспросы ответом было полное молчание. Но когда через несколько дней я снова увидела, как мой класс с подавленным видом выходит из кабинета директора, я стала настойчиво добиваться, чтобы они сказали, в чем дело. Все упорно молчали, только одна девочка сказала: не расстраивайтесь, мы ничего не можем Вам рассказать. Директор очень плохо о Вас отзывался. Читал какое-то письмо. Самое мягкое слово, которое было сказано про Вас – сука. Я пошла к директору и спросила, зачем и о чем он беседовал с моим классом и почему без меня. Он ответил, что хотел узнать у ребят, какие мероприятия они проводят самостоятельно, без участия классного руководителя. Мой муж поехал в Обком партии и добился приема у Секретаря Обкома, что было крайне сложно. Результаты последовали сразу же. В школу приехала комиссия в составе 2-х человек. Одна женщина была из Обкома КПСС, другая из ОблОНО. Со мной никто из них не беседовал, беседовали только с учениками и директором. И буквально на второй день собрали срочный педсовет, на котором учительница, писавшая кляузу на меня в Брянскую школу и которая до сих пор отрицала это, публично попросила у меня прощения за то, что написала такое письмо. Также на педсовете было объявлено, что Степанов снимается с должности директора и переводится в другую школу завучем. Затем оба члена комиссии подошли ко мне и заверили меня, что я аттестована так, как указано в удостоверении и у меня нет никаких рекомендаций.
12. НОВАЯ ДИРЕКТИРИСА.
Нам назначили новую директрису – молодую учительницу английского языка. С первых же дней работы она дала понять, что будет мстить за Степанова. С большим рвением она взялась за травлю Пузанковой Надежды Филипповны. Так как эта травля достигла своего апогея, то Надежда Филипповна нашла обмен своей трехкомнатной квартиры на двухкомнатную в г. Тольятти. К тому времени наш квартирный вопрос развивался следующим образом. Ежегодно на техникум выделялись 2 квартиры жилой площадью 60 кв.м. По закону на льготную очередь должны были обязательно выделить как минимум 10 процентов (а можно и 100 процентов). Мы соглашались на 10 процентов, а это 6 кв.м. А именно: мы просили выделить нам 38 кв.м., а унас забрать 32 кв.м и распределить на техникум. Нам категорически отказали, нарушив этим закон. Конечно же, мы жаловались, но все наши жалобы возвращались к Япрынцевой А. И., которая много язвила в наш адрес, кричала на нас и заверяла, что мы никогда ничего не добьемся. Таким образом, нашу очередь на квартиру просто пропустили. Пропустили ее и в следующем году. Надо сказать, что добиваясь справедливости в квартирном вопросе, мы обивали пороги чиновников, стояли в очередях с другими страждущими и столкнулись с повсеместными нарушениями в этом вопросе. Мы решили объединиться и добиваться справедливости коллективно. Особенно нас поразила дискриминация ветеранов Великой Отечественной войны. Для того, чтобы добиться справедливости для одного ветерана, инвалида ВОВ, мой муж написал в течение года 200 писем в Москву. И, наконец, ветеран получил одну квартиру для себя с женой, другую – для старшей дочери с семьей, третью – для младшей дочери с семьей. А до этого они жили все вместе в ужасных условиях, в какой-то тесной времянке. Это вызвало ужасное неудовольствие и Горисполкома и Горкома партии, так как из-за этого им пришлось отказать в квартире большим начальникам, которые не нуждались в жилье, но хотели получить. В процессе коллективной борьбы за свои права мой муж выявил незаконное выделение 177 квартир большим начальникам. И об этом было опубликовано в Куйбышевской газете «Волжская Коммуна». Может быть, поэтому, а может быть, по другой неизвестной нам причине, нам, наконец, выделили трехкомнатную квартиру жилой площадью 38 кв.м., а у нас взяли квартиру жилой площадью 32 кв.м., которую распределили на техникум. Эту нашу квартиру получила работница техникума на семью из 3-х человек.
Но ситуация в нашей семье резко изменилась к этому времени. Наша семья увеличилась и квартира площадью 38 кв.м. нас уже не устраивала. На 5 человек по закону была положена санитарная (минимальная) норма 9 кв.м. на каждого члена семьи, а это как минимум 45 кв. м., а не 38. Дело в том, что ордер на квартиру мы получили 15 ноября, а 23 ноября мы справили 2 свадьбы – обе дочери вышли замуж. И в декабре мы прописались в квартире в количестве семи человек. Поэтому, когда в апреле следующего года вывесили новые списки на жилье, предварительно собрав все необходимые документы, то оказалось, что с очереди нас снимать нельзя. Наш семейный достаток не позволял снять дочери частную квартиру на длительный срок. Еще до того, как получить квартиру площадью 38 кв.м., мы просили выделить нам, как положено по закону, 45 кв.м., то есть дополнительно к этой квартире какую-нибудь комнату в коммуналке. Но нам категорически отказали. А если бы не отказали, то мы уже тогда вышли бы из всех очередей на жилье. Но нам тогда ответили, что снять нас с очереди не имеют права, но и выделять нам ничего не будут. Мы писали жалобы в Москву. Из Москвы нам отвечали, что из Горисполкома Новокуйбышевска поступило пояснение, что мы враги Советской власти. Хотя прекрасно знали, что мы никогда не выступали против существующего строя, а выступали против отдельных личностей, которые этот строй разваливали. Когда у дочерей родились дети, то нам срочно выделили две квартиры на одной площадке жилой площадью 74 кв. м. И объяснили это тем, что как бы со временем не пришлось выделять этаж. Итак, мы получили 2 квартиры на 3 семьи по льготной очереди. И после этого началась оголтелая травля нас обоих – меня в школе № 18, а мужа – в техникуме.
В это время травля Пузанковой Н. Ф. со стороны директрисы стала невыносимой, и она нашла обмен квартиры в г. Тольятти. О своем намерении уволиться она сообщила директрисе, чтобы искали ей замену. И тут директриса решила ее просто так не отпускать. Она подала заявление в прокуратуру, якобы Надежда Филипповна оскорбила ее честь и достоинство, обозвав ее нецензурными словами. И хотя свидетелей оскорбления не было, а было только 5 человек, которым директриса рассказала, что ее оскорбили, прокурор Михайловский возбудил уголовное дело в отношении Пузанковой Н. Ф. и передал дело в суд. Сразу же после этого Надежду Филипповну исключили из партии, уволили с работы по статье, трудовую книжку отказались выдать, всех троих детей сняли с бесплатного питания. Более того, когда ее сын семиклассник взял со стола недопитый первоклассниками стакан молока, которое для первоклассников было бесплатным, его схватили за руку, обвинили в воровстве и поставили на учет в детскую комнату милиции. Когда дело рассматривалось в суде, мой муж взял на себя обязанности защитника Надежды Филипповны, предварительно изучив досконально все из области процессуального законодательства касательно данного случая и даже предвидел все подводные камни, которые всегда в таких делах бывают. Он с честью защитил Надежду Филипповну, полностью доказав несостоятельность обвинений, выдвинутых против нее. Но суд вынес противоправное решение – признать Надежду Филипповну виновной, присудив ей 6 месяцев трудовой колонии вдали от Куйбышевской области с вычетом 20% зарплаты в пользу государства, а детей отправить в детдом. Мой муж подал апелляцию в областной суд и добился отмены данного решения. Дело было направлено на повторное рассмотрение, но уже в новом составе суда. Так дело прошло через всех нарсудей нашего городского нарсуда и наконец попало на рассмотрение областного нарсуда. Все это время Надежда Филипповна не могла устроиться на работу без трудовой книжки. Была исключена из партии. Настроение у нее было подавленное. А из школы в суд была направлена характеристика, в которой было сказано, что Надежда Филипповна якобы вела аморальный образ жизни. Но это была настоящая клевета. Несколько раз к ней домой приезжала закрытая машина из вендиспансера, чтобы увести ее в это учреждение и сделать какой-то укол. Она чудом избежала этого. Во время этого судилища, которое продолжалось несколько месяцев, моего мужа пытались всячески изолировать от защиты в деле Пузанковой. Его отправили в г. Горький на курсы повышения квалификации. Когда же назначалось судебное разбирательство, он отпрашивался с курсов и присутствовал на суде, осуществляя защиту. В другой раз моему мужу выделили путевку в санаторий в г. Кисловодск, так как он часто болел – гипертонический криз, радикулит, стенокардия. Но из санатория по моей телеграмме прилетал на самолете и осуществлял защиту. Это позволяло ему составлять грамотно апелляцию в областной суд. Когда эти меры не помогли отстранить моего мужа от участия в деле Пузанковой Н. Ф., на него было сфабриковано уголовное дело, похожее на дело Пузанковой. На него подал заявление в суд преподаватель техникума Ежов, якобы Шустанов Ю. Е. оскорбил его словом «мразь». Но до суда дело не дошло, так как двоих лжесвидетельниц Юрий Ефимович предупредил, что за лжесвидетельство они могут получить 2 года тюрьмы. После этого одна лжесвидетельница слегла в больницу, другая уволилась, а Ежов попросил извинения у Юрия Ефимовича и забрал свое заявление. Это было первое уголовное дело, возбужденное против моего мужа. В областном суде моему мужу удалось доказать невиновность Надежды Филипповны и дело было закрыто. После оглашения оправдательного приговора Юрия Ефимовича попросили остаться для беседы. Ему задали вопрос: «Почему вы выступили на суде против своих?» И пригрозили, что его уволят из юридической консультации. А когда узнали, что он не юрист, а преподаватель в техникуме, сказали: мы вас и там достанем. Так мы убедились в очередной раз, что те, кто по долгу службы должны стоять на страже закона, были недовольны тем, что закон восторжествовал. Надежде Филипповне вернули трудовую книжку, вырвав оттуда 2 испорченных листка и вставив новые. Но в партии восстановить Обком КПСС отказался. Тогда Юрий Ефимович, привыкший доводить дело до конца, стал писать письма в ЦК КПСС в Москву. И писал до тех пор, пока не добился, чтобы Надежду Филипповну вызвали в ЦК КПСС. Ее восстановили в партии. Юрий Ефимович также настоял, чтобы Надежда Филипповна подала гражданский иск в суд о получении компенсации за три месяца вынужденного прогула. В это время она уже обменяла свою квартиру, но не на Тольятти, а на Переславль-Залесский, и не жила в Новокуйбышевске. Поэтому в суде по гражданскому делу не присутствовала, а Юрий Ефимович был ее представителем и дело выиграл.
Так закончилась эпопея с травлей Пузанковой Н. Ф. И теперь директриса с новой силой взялась за меня. К тому же ее все время сподвигивала на это секретарь Горкома КПСС Япрынцева. Она даже приходила несколько раз в школу и в мое отсутствие собирала коллектив и всячески настраивала коллектив против меня. У директрисы оказалось много помощников в лице всей партийной организации. Особую роль в моей травле сыграла учительница русского языка и литературы. Это была не та учительница, которая писала на меня кляузу в Брянскую школу. Это была молодая учительница, у которой муж работал в Горисполкоме и занимал там не совсем рядовую должность. Чем же я снискала такую неприязнь у этой учительницы? Она была классным руководителем 4»А» класса, а я в этом классе вела уроки математики. Через месяц после начала учебного года в этом классе проводилась анонимная анкета. Дети без указания фамилий должны были ответить на вопросы, какой предмет и какой учитель им больше всего нравится. Большинство детей написали, что больше всего любят уроки математики и физкультуры. Надо сказать, что учителя физкультуры Шурухина Г. А. любили и уважали все ученики. А вот об уроках русского языка и литературы ученики ничего не написали. Классную руководительницу это обстоятельство не на шутку рассердило. И она начала проводить очень большую агитационную работу в классе против меня. Но я ни о чем не подозревала. Однажды ко мне подошли 4 девочки из этого (уже 5-го) класса и сказали, что их классная руководительница на каждом классном часе говорит о том, что Любовь Наумовна на уроках математики «сплетничает об учителях». Девочки сказали мне, что убеждали свою классную руководительницу, что это неправда, что на уроках математики нам некогда заниматься посторонними разговорами, мы очень много решаем, очень многие ученики получают оценки на уроке за решение задач, но классная руководительница стояла на своем. Девочки очень просили меня разобраться. Я, разумеется, обратилась к классной руководительнице, на что она ответила: о чем хочу, о том и разговариваю со своими учениками на классном часе, это не ваше дело, а с девочками предательницами я поговорю. В следующем учебном году ко мне подошла одна девочка из этого класса и со слезами на глазах попросила меня: Любовь Наумовна, не злите, пожалуйста, нашу классную руководительницу. Я спросила, почему она думает, что я ее злю. Девочка сказала: когда мы приходили к ней после урока математики и говорили что-нибудь хорошее про Вас, она так кривится, как будто у нее зуб болит. Я пообещала девочке, что поговорю с классной руководительницей об этом. Когда я спросила у нее, зачем она кривится, как будто у нее зуб болит, когда дети обо мне хорошо отзываются, она ответила: а, может, у меня и правда от этого зуб болит. Когда класс, был уже в седьмом, я почувствовала, что от некоторых детей исходит какая-то враждебность ко мне. Мне было непонятно, откуда это появилось. Я себе работала и мало обращала внимание на посторонние вещи. Надо сказать, что из всей параллели этот класс был у меня самый сильный. И вдруг стали появляться «двойки». Некоторые мальчики нарочно не отвечали на вопросы, нарочно неправильно решали задачи у доски. Я не понимала, что происходит. Однажды в школьном коридоре я увидела плачущую женщину. Это была мама одного ученика из 7»А» класса. Она искала меня, чтобы поговорить. При разговоре выяснилось следующее. На классном часе классная руководительница заставила всех своих учеников высказаться плохо о Любовь Наумовне. Мальчик Саша отказался. Он был благодарен мне за то, что после трехмесячной его болезни я с ним занималась дополнительно совершенно бесплатно, иначе ему грозило второгодничество. Так вот этого мальчика Сашу поддержал его друг Сережа, сын этой женщины, и отказался говорить обо мне плохо. И так как у Сережи оказались последователи, то классный час зашел в тупик. И тогда классная руководительница вызвала в школу маму Сережи и пригрозила ей, что напишет в парторганизацию по месту работы о том, что она неправильно воспитывает сына и добьется, чтобы ее исключили из партии. Вот поэтому она была очень встревожена и безутешно плакала. В это время проходила моя аттестация. Когда директриса собрала всех аттестуемых, то велела всем, в том числе и мне, отчитаться о выполнении рекомендаций с предыдущей аттестации. Когда я сказала, что у меня нет рекомендаций, директриса накричала на меня и сказала, что я аттестована «с условием» и у меня много рекомендаций. Она также пригрозила мне, что и на этот раз я буду аттестована «с условием». И это несмотря на то, что у меня были неплохие результаты письменных контрольных работ, которые присылали по линии ГОРОНО, ОблОНО, Института усовершенствования учителей и т.д. Мои ученики постоянно занимали призовые места на городских математических олимпиадах, я вела большую общественную работу. Мои уроки часто посещали учителя и администрация. Никогда не было никаких замечаний. На уроки черчения ко мне часто приходили учителя из других школ, чтобы поучиться. Дело в том, что уроки черчения я проводила по разработкам моего мужа. Я знала, что он очень хороший преподаватель, но только теперь я узнала, какой он талантливый методист. Он также изготовил для уроков черчения очень обширный дидактический материал, придумал много занимательных задач, разработал и красочно оформил большое количество таблиц, стендов. На уроках черчения по его методике никогда не шла речь о дисциплине, инструменты приносили все без исключения, активность учащихся во время обратной связи была очень высокая. На пятерки и четверки работы выполняли 70% учащихся, хотя я всем давала индивидуальные задания. Некоторые методы я использовала также на уроках геометрии и добилась удивительных результатов. Когда во время моей аттестации у меня в 7-ом классе учительница математики из другой школы проводила «срез» - самостоятельную работу по геометрии на 15 минут (2 задачи на построение), у меня из 31-го учащегося 26 учащихся написали на «5». Но когда на педсовете обсуждались итоги «срезов», то мой результат был самым наглым образом приписан другой учительнице. Когда я захотела выяснить, мне не дали сказать ни слова. Ко мне в школу часто приходили студенты технических ВУЗов, бывшие мои ученики, и рассказывали, что даже преподаватели удивлялись тому, какие у них хорошие знания и навыки по черчению. И даже сейчас меня на улице встречают взрослые люди и благодарят за то, что когда-то я дала им хорошие знания по черчению. Однажды случилось событие, которое переполнило мою чашу терпения. Из ГОРОНО прислали контрольную работу по алгебре в 7-х классах. У меня на уроке в 7 «А» классе сидел ассистент – небезызвестная учительница физики. Ребята хорошо справились с работой. Но некоторые ученики, выполнив работу за пол-урока, решили переписать работу, так как у них было много исправлений и зачеркиваний. У меня не оказалось лишних листков со штампом и поэтому ученики без моего ведома вырвали листы из своих тетрадей, переписали работу и сдали без штампа. Когда я сдала проверенные работы директрисе, она спросила, почему листы без штампа. Я объяснила. Она сказала, что будет выяснять у каждого ученика отдельно. На следующий день директриса на моем уроке в 7"А" классе вызывала поодиночке 14 мальчиков для выяснения. Урок был насмарку. Когда закончился урок, ко мне подошла секретарь и сказала, что меня вызывает директриса. Надо сказать, что у меня всегда было очень низкое давление, иногда даже 80/40. Мне ни в коем случае нельзя было пропускать обед. А в этот день я была занята все шесть уроков и все перемены. Поэтому после окончания 6-го урока мне нужно было немедленно пойти в столовую и хотя бы выпить стакан какао (а больше там в это время уже ничего и не было). Я сказала секретарю, что сейчас не могу, зайду через 5 минут, так как очень плохо себя чувствую, у меня сильно кружилась голова. Но секретарь взяла меня под руку и почти насильно повела в кабинет директора, приговаривая, что это всего на 2 минуты. Когда мы шли по коридору, я увидела 14 мальчиков из 7 «А» класса, которые стояли в шеренге по одному. В кабинете восседала директриса, а по сторонам сидели еще 6 учительниц: 2 завуча, классная руководительница 7 «А» класса, ассистент на контрольной работе, секретарь парторганизации школы и председатель профкома школы. Меня усадили рядом с директрисой. Классная руководительница вышла и привела одного из 14-ти мальчиков. Директриса зачитала объяснительную записку мальчика, в которой было написано примерно следующее: «Я понес сдавать работу со штампом, но нечаянно выронил лист и наступил на него. Попросил у Любовь Наумовны чистый листок со штампом, но их у нее не было. Тогда я вырвал 2 листа из своей тетради и переписал работу.» Затем директриса зачитала вторую объяснительную этого мальчика, в которой было написано примерно следующее: «Я сдал работу без штампа, так как Любовь Наумовна дала мне списать работу.» Затем директриса задала вопрос мальчику: в какой объяснительной записке правда? Мальчик ответил, что во второй. Я была так шокирована, что потеряла дар речи. Поочередно вызывали каждого мальчика и все повторялось. Мне было очень плохо. Большими усилиями воли я старалась не упасть в обморок, чувствовала, что надо как-то действовать, что-то возражать, доказывать, но я была так скованна, что не могла ничего сказать. Я только чувствовала, что мои щеки как будто покрываются льдом. Наверное, резко упало давление. Я все понимала, что происходит, все слышала, хорошо соображала, но вмешаться в процесс не могла. На это нужны были хоть какие-то силы. А у меня их не было. Наконец вызвали последнего мальчика. Когда опрос закончился, директриса повернулась ко мне и сказала: «Вы понимаете, что речь идет о вашем соответствии?» И только тут я очнулась и стала действовать. Я спросила – я могу задать Диме вопрос? Мне разрешили. Я спросила: «Дима, ты можешь сказать, каким образом я дала тебе списать контрольную работу?» Он ответил – не знаю. Тогда я стала задавать ему наводящие вопросы:
- Я написала тебе решение контрольной работы на доске? Ответ – нет.
- Я во время контрольной работы подошла к тебе и тихонько продиктовала решение? Ответ – нет.
– Я передала тебе шпаргалку? В ответ мальчик заплакал и крикнул: Никто мне ничего не передавал! Я сам все решил! И столько было обиды в его голосе за то, что кто-то посмел ему сказать, что он списал, когда он сам все сделал. Тогда я спросила у Димы, зачем же он написал в объяснительной, что Любовь Наумовна дала ему списать? Он ответил: мне сказали, чтобы я так написал. На вопрос, кто тебе сказал так написать, он ответил: вот эти все и показал на всех сидящих учителей. Тогда я повернулась к директрисе и спросила: так о чьем соответствии идет речь? В мгновение ока все исчезли из кабинета. Мы остались вдвоем с директрисой. Мне снова стало плохо и я не могла двинуться с места. Время остановилось для меня. Я видела перед собой директрису. Она сидела, печально опустив голову на руки. Она плакала. Я почувствовала, что прошло много времени, надо менять ситуацию. Я спросила: так о чьем же соответствии идет речь? Директриса подняла свое заплаканное лицо и спросила: вам это надо? Я сказала, что не я это затеяла и попросила разрешения удалиться. Дома у меня была настоящая истерика. На второй день директриса повесила в коридоре на обозрение всех учащихся приказ, в котором мне объявлялся выговор за то, что я не обеспечила учащихся 7 «А» класса достаточным количеством листков со штампом. Мой муж снова меня защитил. Он поехал в Обком партии, сумел добиться приема к ответственному лицу и объяснил ему, что он приехал не столько защитить свою жену, сколько защитить воспитание детей, души которых калечат. В школу снова приехала комиссия из тех же двух женщин. Никто из них со мной не беседовал, разговаривали только с учениками. На педсовете было объявлено, что директриса снимается с должности директора без права занимать руководящую должность. Но она подала заявление, чтобы ее оставили завучем. Этот вопрос вынесли на решение педсовета и педсовет при одном голосе «против» проголосовал за удовлетворение ее просьбы. А в нашу школу назначили нового директора. Травля прекратилась. Мне же сказали, что я аттестована «соответствующей занимаемой должности» и у меня нет рекомендаций. При новом директоре я успешно прошла аттестацию в школе и результаты были переданы в ГОРОНО. Когда из ГОРОНО пришли окончательные результаты, был вывешен огромный плакат, на котором были списки всех аттестуемых и напротив каждой фамилии краткая характеристика, достоинства и недостатки, рекомендации, и в последней графе выводы: соответствует занимаемой должности или заслуживает поощрения. Моя фамилия в списке была последней, а все графы, касающиеся меня, были пусты. Так, с этим я и ушла на пенсию по выслуге лет. До пенсии по возрасту оставался 1 год. Я чувствовала огромную усталость и не могла больше работать. К тому же я как раз выпустила 10-й класс. Надо сказать, что моей усталости способствовала огромная нагрузка, которая у меня была последние 2 года. Дело в том, что меня вызвал зав. ГОРОНО и попросил взять уроки математики во всех старших классах, так как не хватало учителей математики. А у меня еще были уроки черчения в 7-х и 8-х классах, классное руководство в 9-том, а затем в 10-том классе. К тому же все общественные нагрузки я добросовестно выполняла. Удивительно, что за эти 2 года я всего один раз была на больничном, за что получила премию от ГОРОНО в размере 10 рублей.
В это время у моего мужа в техникуме происходили такие события. Группы на уроках черчения делились пополам и мой муж и еще 2 женщины преподавательницы втроем делили поровну группы между собой. Студенты отдавали предпочтение мужчине и поэтому неохотно соглашались, когда у одной из подгрупп преподавателем была женщина. На перерывах между уроками одной пары вся группа, как правило, собиралась в кабинете Юрия Ефимовича. Однажды одна из преподавательниц провела открытий урок по теме «Сечения и разрезы». Этот открытый урок был явным очковтирательством, так как тема уже была пройдена (на нее отводилось 22 часа), а урок проводили так, как будто тема только начиналась. И открытый урок произвел фурор на всех присутствующих преподавателей. На вопрос Юрия Ефимовича, почему открытый урок проводился по первому уроку темы, последовала истерика, и открытый урок не обсуждался. Затем это событие было предано забвению. Но когда Юрий Ефимович должен был идти в отпуск, директор сказал, что не отпускает его до тех пор, пока он не выполнит свою обязанность руководителя методического объединения учителей черчения и не напишет отчет о вышеуказанном открытом уроке. Юрий Ефимович всячески отказывался писать отчет, но директор заверил его, что отчет никуда не пойдет, просто нужно исполнить формальность. Юрий Ефимович согласился написать такой отчет и ушел в отпуск. Но потом оказалось, что директор дал ход этому отчету. Первого сентября Юрий Ефимович вышел на работу и директор сразу же вызвал его к себе и сообщил, что преподавательница черчения, на которую он написал отчет, подала директору заявление с просьбой уволить Шустанова Ю. Е. с работы. Под заявлением она собрала 28 подписей преподавателей. Когда мой муж опросил подписавшихся преподавателей, чем вызвано их согласие на его увольнение, у всех был один ответ: а что, мне самому увольняться? И все это были преподаватели, которые либо работали в техникуме не по специальности, либо были аттестованы «с условием». Директор не уволил Юрия Ефимовича, так как оснований никаких не было. Но в ноябре Юрий Ефимович 2 недели лежал в больнице с гипертоническим кризом, а когда вышел на работу, директор ознакомил его с приказом, согласно которого с него снимается большая часть нагрузки и остается только третья часть ставки. И все это произошло, когда мой муж был на больничном. Мотивировал директор свой приказ так: потому что я директор. Мой муж прекрасно понимал, что он добьется справедливости и заставит директора вернуть нагрузку и выплатить компенсацию за вынужденные прогулы. Поэтому он сразу сказал директору: я не хочу получать деньги ни за что, я хочу получать деньги за выполненную работу, а поэтому, не теряя времени, отмените свой приказ. Но директор надеялся, что Юрий Ефимович не добьется ничего. Добиваться пришлось очень долго. Пять месяцев ушло на то, чтобы комиссия по трудовым спорам на основании существующего законодательства потребовала от директора вернуть нагрузку. Но это не помогло. Еще два месяца ушло на то, чтобы председатель нарсуда заставил директора исполнить закон. Надо сказать, что председатель нарсуда Кривов очень неохотно подчинился закону и заставил директора техникума восстановить нагрузку Юрию Ефимовичу и выплатить компенсацию за вынужденные прогулы в размере 988 рублей. А это были большие деньги на то время. Плохо только то, что директор выплатил деньги не из своей зарплаты, а за счет техникума. Юрий Ефимович очень этим обстоятельство был возмущен и упрекал директора словами «Техникум вам не дойная корова.»
Вскоре в техникуме произошел еще один случай, который причинил моему мужу большие страдания. Однажды на перерыве между уроками одной пары вторая половина группы, как обычно, пришла в кабинет черчения Юрия Ефимовича, чтобы пообщаться. Прозвенел звонок, но одна девочка из другой подгруппы осталась. Юрий Ефимович обратился к девочке со словами: посторонних прошу выйти. Но девочка не реагировала. Ему пришлось эту фразу повторить несколько раз. Наконец, девочка грубо ответила: подождешь! Это была трудная девочка, она слыла большой грубиянкой и двоечницей. В этот период как раз стоял вопрос об ее исключении из техникума. Юрий Ефимович взял девочку под руку, спокойно вывел девочку из кабинета, закрыл дверь на ключ и продолжал урок. Дальнейшие события развивались стремительно. Девочка пришла на урок черчения к своей преподавательнице Ереминой и стала горько плакать. Объяснила свое горестное рыдание тем, что очень переживает о том, что нагрубила преподавателю и теперь не знает, как загладить свою вину. Преподавательница Еремина посоветовала девочке не переживать, так как этот преподаватель очень плохой человек, он надоел всем преподавателям и его надо проучить. Ей посоветовали написать заявление директору техникума с жалобой на Юрия Ефимовича и продиктовали (подошла и вторая преподавательница) заявление примерно такого содержания: якобы, дело было на перемене, Юрий Ефимович схватил девочку за руку так, что у нее на руке остался синяк, вытащил ее из-за парты, вышвырнул за дверь, обозвав словом «скотина». Девочка, подбодренная тем, что имеет возможность угодить преподавателям и вопрос о ее исключении сам собой отпадет, написала такое заявление и отнесла директору. Она даже некоторое время гордилась своим поступком. Но через некоторое время обе преподавательницы подошли к девочке и сообщили ей, что если она не сможет доказать верность своих слов в заявлении, то этот «страшный человек», досконально знающий все законы и всего добивающийся, запросто посадит ее в тюрьму за клевету, так как в заявлении все неправда, а девочке уже исполнилось 16 лет. Первым делом девочка бросилась к директору, чтобы забрать заявление. Но директор сказал, что уже отнес заявление в прокуратуру. Тогда обе преподавательницы посоветовали ей найти несколько человек, которые смогли бы письменно подтвердить правоту ее слов в заявлении. Вскоре появилось заявление, подтверждающее кляузу, в котором было 7 подписей – 3 девочки и 4 мальчика. Когда в отношении Юрия Ефимовича в прокуратуре было возбуждено уголовное дело, он легко доказал, что эти 7 подписей поддельные, то есть эти 7 студентов ничего не подписывали и даже не присутствовали в этот день на занятиях – они были на спортивных соревнованиях в другом городе. И уголовное дело было прекращено за отсутствием состава преступления. Девочку из техникума исключили. Все это длилось много месяцев, смаковалось и принесло много вреда здоровью моего мужа. После того, как мой муж удачно защитил учительницу Пузанкову, к нему часто стали обращаться с просьбой спасти от произвола прокурора Михайловского. Тактика прокуратуры была такова: как только человек обращался в прокуратуру с жалобой, прокурор сразу же возбуждал против жалобщика уголовное дело. Мой муж собирал доказательства невиновности гражданина и посылал жалобу в областную прокуратуру. Из областной прокуратуры моему мужу прислали ответ, что факты незаконного возбуждения уголовных дел подтвердились, 9 уголовных дел были прекращены, а один гражданин (указывалась его фамилия) был освобожден из тюрьмы, где он безвинно просидел 11 месяцев. Далее сообщалось, что прокурору Михайловскому за эти деяния был объявлен выговор.
13. КЛЕВЕТА
1-го февраля 1991 года вышел первый номер городской коммунистической газеты «Наше время». В ней на первой странице была помещена статья «Правдолюбцы или …». Этой статье была посвящена вся первая страница этого номера. Вся статья была сплошной клеветой на нас обоих. Это была такая гнусная и такая чудовищно грязная клевета, что мы оба были просто в шоке. В это время мой муж лежал в кардиологии с диагнозом «ишемия сердца». Я в этот день пришла в школу и увидела, что в учительской сидит весь мой класс и слушает громкую читку статьи из газеты. Читка проходила под руководством бывшей директрисы, разжалованной в завучи. Так я ознакомилась с этой статьей. Такой гнусной и такой изощренной грязной клеветы, обрушившейся внезапно на нас двоих, как в этой статье, я никогда не встречала и даже представить себе не могла. Я растерялась и не знала, что мне делать. Мужу я решила не говорить о статье, так как состояние его здоровья было тяжелое. Но, когда я пришла к нему в больницу, он вышел ко мне с газетой в руках. Оказывается, когда он пришел с очередной процедуры, газета, полностью развернутая, лежала на его кровати. На вопрос, будем ли мы подавать заявление в суд за клевету, мой муж ответил: «А. С. Пушкин сказал: если на клевету не обращать внимания, то она совсем заглохнет.» и мы решили, что здоровье дороже и не стали подавать в суд. Но дальнейшие события развивались так, что мы вынуждены были обратиться в суд за защитой своей чести и достоинства. Против моего мужа было возбуждено два уголовных дела по клевете в газете и по приказу прокурора Михайловского. При возражении заведующего кардиологическим отделением Юрий Ефимович был выписан из больницы и вызван в прокуратуру в качестве обвиняемого. Он обвинялся в двух преступлениях. По клевете в газете он якобы получил незаконно 988 рублей за работу, которую не выполнял и по другой клевете в газете он якобы оскорбил ученицу техникума словом «скотина». За каждое «преступление» ему предполагалось дать по 2 года тюрьмы. В этот же день директор техникума уволил Юрия Ефимовича с работы по двум статьям. Приказ директора на 11-ти страницах копировал клеветническую статью из газеты. Таким образом, нам пришлось подать совместное заявление в суд по защите своей чести и достоинства. Также Юрий Ефимович подал заявление в суд о восстановлении на работе. Наш сволочной суд 4 месяца волокитил дело. Юрий Ефимович убеждал правосудие, что дело нужно решить быстрее, тогда меньше придется платить компенсацию за вынужденные прогулы. В конце- концов удалось добиться, чтобы суд постановил: директор уволил Юрия Ефимовича по клевете. Юрий Ефимович был восстановлен на работе и ему была выплачена компенсация за 4 месяца вынужденного прогула. Несколько иначе дело развивалось с нашим заявлением в суд. Когда мы подали заявление о возбуждении уголовного дела против журналистки Соколовой и редактора газеты Боровкова, то попросили судью Хусаинову, чтобы она нам устроила примирение сторон. На примирении мы предложили Соколовой и Боровкову написать опровержение, и тогда мы заберем свое заявление. Реакция Соколовой была неожиданной. Она вдруг разразилась такой грубой и безудержной бранью, что мы не смогли даже вставить слово. Я и раньше слышала, что Соколова очень психически неуравновешенный человек. Но не до такой же степени! Она долго выкрикивала нецензурные слова, а судья ее не останавливала и не делала ей замечания. Я подумала тогда, что судья ее боится. Примирение не получилось и мы оставили заявление. В возбуждении уголовного дела нам было отказано и мотивировано тем, что газета «Наше время» коммунистическая. Так как уголовные дела в прокуратуре в отношении Юрия Ефимовича не прекратились, мы подали апелляцию в областной суд. Но в областном суде нам тоже отказали. Тогда мы подали жалобу в Верховный Суд. И уголовное дело в отношении Боровкова и Соколовой было возбуждено. Судья Хусаинова передала дело в прокуратуру для ведения следствия. Сразу же после этого два уголовных дела в прокуратуре против моего мужа были прекращены за отсутствием события преступления. В прокуратуру по делу Боровкова и Соколовой нас ни разу не вызвали и мы были в полном неведении об этом уголовном деле. Да мы и не интересовались, так как оба решили уйти на пенсию по выслуге лет. Что мы и сделали в ноябре 1992 года.
14. НА ПЕНСИИ
Но и на пенсии нас не оставили в покое. Я оформлялась на пенсию. Поэтому с 1 сентября была в отпуске, а с 1 ноября на пенсии. 1 октября 1992 года я поехала на Украину проведать маму, с которой случилось страшное несчастье – ей ампутировали ногу. Через несколько дней после моего приезда позвонила мне из Новокуйбышевска дочь и сказала, что папу арестовали – пришли в техникум и прямо на уроке арестовали и заключили под стражу. Я сразу же полетела самолетом домой. Но мой муж уже был дома. Под стражей он пробыл сутки. Следователь прокуратуры Касторгин объяснил моему мужу, что он задержан как подозреваемый в заведомо ложном доносе на журналиста Соколову и редактора Боровкова. На 13 октября 1992 года мы оба получили повестки в прокуратуру в качестве обвиняемых в заведомо ложном доносе. Допросы вел следователь Касторгин и на наши вопросы, на каком основании возбуждены против нас уголовные дела, отвечал что-то невразумительное, а когда я просила объяснить конкретно, он хватался за телефонную трубку и кричал: сейчас вызову конвой и вас обоих заключат под стражу! И только однажды он сказал, что уголовное дело против Соколовой и Боровкова было прекращено за отсутствием состава преступления. И Соколова, и Боровков подали на нас заявление о заведомо ложном доносе. На вопрос, почему нам не сообщили о прекращении дела и даже ни разу нас не вызвали, он сказал, что это ошибка, но это ничего не значит. 31-го декабря 1992 года в 7 часов вечера, когда мы собрались всей семьей и готовились к встрече нового 1993 года, нам принесли повестки в суд. Нужно было явиться в суд 5-го января 1993 года. В суде в присутствии судьи Святкиной мы ознакомились с материалами дела и ужаснулись. В материалах дела были приведены дикие и несуществующие доказательства того, что все сведения в газетной статье соответствуют действительности. Например, «Слова в статье «И 90-й минул, а Любовь Наумовна не допускает на свои уроки учителей математики» со всей убежденностью и достоверностью подтверждается справкой за 1988 год». К слову сказать, именно в это время проходила моя аттестация и мои уроки посещались очень часто. В то время, когда я по просьбе завгороно вела 2 ставки математики в старших классах и только 1 раз за 2 года была на больничном. Соколова пишет в газете, что якобы завгороно сказал ей, что Любовь Наумовну надо уволить, но из-за плохого ее здоровья мы этого не делаем. А так как завгороно в это время находился в очень плохом состоянии (рак легкого в последней стадии) и проверить справедливость его слов нельзя, то Касторгин приводит в своем обвинительном заключении совершенно дурацкие доказательства. Через 2 недели судья Святкина назначила судебное разбирательство и сразу же огласила определение о возврате дела в прокуратуру для доследования, так как в деле нет доказательств виновности Шустановых. В конце февраля судья Абрамова вызвала нас повестками в суд для ознакомления с материалами дела. А судью Святкину уволили. Когда мы ознакомились с материалами дела, то оказалось, что ничего не изменилось. Все осталось, как было. Третьего марта 1993 года состоялось первое судебное разбирательство под председательством судьи Абрамовой. Мы на всякий случай попросили участвовать в суде в качестве общественного защитника одного знакомого и очень уважаемого нами учителя. На суде в этот же день мы полностью доказали свою невиновность, но Соколова и Боровков, будучи недовольны ходом дела, совершенно не давали нам говорить, обвиняли судью в том, что она нас выслушивает. Наконец, поняв, что с обвинением ничего не выходит, Соколова и Боровков сначала безобразно себя вели, выкрикивали, оскорбляли всех, а потом, что называется, психанули, выбежали из зала суда, громко хлопнув дверью и признося угрозы в наш адрес и в адрес судьи. Судебное заседание было прервано на 3 часа. Судье с большим трудом удалось найти и вернуть в зал заседания Соколову и Боровкова. Но продолжение судебного заседания было невозможно. Нам совсем не давала говорить Соколова, судья ей замечания не делала. В конце-концов судья Абрамова собрала папки и со словами: рабочий день окончен, покинула зал суда. Она не огласила никакого решения, не назначила дату следующего судебного заседания. Мы ушли в неведении. На протяжении всего месяца марта мы справлялись у нашего общественного защитника, не присылали ли ему извещение о явке в суд, потому что нам повесток не присылали ни в марте, ни в дальнейшем. Наш защитник ежедневно звонил судье Абрамовой и спрашивал, когда следующее судебное заседание. Она отвечала ему, что пока не знает, что делать. «Буду думать» - говорила она ему. Мы оба были на пенсии. Пенсию часто задерживали, поэтому мы ходили на почту, занимали очередь с утра, чтобы нам досталось – денег не хватало на всех. Мы также водили внучку-первоклассницу в школу и из школы, проходили мимо здания суда и в окно нас часто видела судья Абрамова, мы встречались взглядами. Мы также на мопеде ездили на дачу, она была в 13-ти км от города. Однажды моего мужа на мопеде сбила машина. Она выехала из-за угла. Водитель был пьян. Разбиралась милиция, приезжала «скорая». К счастью, мой муж отделался небольшими ушибами и легким сотрясением мозга. Часто мой муж по состоянию здоровья был госпитализирован и подолгу лежал в больнице.
23-го декабря 1993 года мы с мужем пошли на выборы в Госдуму. У моего мужа сильно болел зуб, поэтому мы не стали заходить в кабину для голосования, а тут же на столе поставили галочки, бросили бюллетени в урну и направились к выходу. Позже мы узнали, что такое наше поведение посчитали вызывающим. Когда мы направились к выходу, нам преградили путь два человека – один в форме милиционера, другой – в гражданской одежде. Они обратились к моему мужу со словами: Юрий Ефимович, вы арестованы. Я спросила, в чем он обвиняется и попросила предъявить санкцию на арест. Мне ответили, что он арестован без всякой санкции. Я на это сказала: только через мой труп. Они ответили: А это пожалуйста. Тогда мы с мужем повернули обратно и сели у окошка. Я решила оставить мужа и пошла к выходу выяснить у милиционера, за что они хотят арестовать моего мужа. Мы, видимо, все нервничали и разговаривали очень громко, наверное, я кричала, сейчас не помню. Но к нам подошла председатель избирательной комиссии и сказала: Женщина, не нервничайте, ваш муж ушел. Я вернулась и убедилась, что муж действительно ушел – открыл окошко и ушел. Я успокоилась и пошла к выходу. Но тут мне преградили дорогу эти же два милиционера и стали заламывать мне руки. Я бешено вырывалась и в это время увидела, что появилась моя дочь с двумя детьми – она пришла голосовать. Когда дети увидели, что я вырываюсь из рук чужих дядек, они бросились меня выручать и при этом дико визжали. Я испугалась, что милиционеры затопчут моих внуков (6 лет и 4 года) и крикнула дочери, чтобы забрала детей. Но она не смогла детей оторвать. Наконец, дочери удалось оторвать от меня мужчину в гражданской одежде, а я в отчаянии так толкнула милиционера, что он отскочил к противоположной стене. Освободившись, мы с дочерью и детьми, выбежали во двор школы. Пройдя половину пути, я обнаружила, что на мне нет шапки. А был мороз. Когда я вернулась, шапка лежала на полу, а председатель избирательной комиссии отчитывала милиционера за безобразие, которое он тут устроил. «А у нас наблюдатели» - говорила она ему. В этот же день я позвонила в Секретариат Государственной Думы и пожаловалась на беспредел, что мы не за ту партию проголосовали. Мне посоветовали обратиться к депутатам. Я обратилась по меньшей мере к десяти депутатам, но они все ответили отказом. Только один Глеб Якунин принял в нас большое участие и очень нам помог и в этот раз, и в будущем. После этого к нам больше не придирались.
Мы продолжали спокойно работать на даче. Вернее, это еще не была дача – просто земельный участок без забора, без домика, без деревьев и кустов. Мы только обживались. Мой муж решил на даче построить погреб и начал рыть котлован. Вручную, конечно. 12 июля 1994 года на дачу приехали два милиционера и арестовали моего мужа, не объясняя причин. Ему даже не дали переодеться и умыться. Он был весь испачкан в глине. Ему даже не дали принять лекарство. А вечером мне позвонили из милиции и сообщили, что мой муж арестован и находится у них. Я пришла в милицию. Мне разрешили свидание. Когда я зашла в камеру, там на полу на матрацах лежали 4 человека. Состояние здоровья у моего мужа было очень плохое и я вызвала скорую помощь. У него оказалось давление 250/120. Врач скорой помощи сказала, что его нужно немедленно госпитализировать, но она здесь «не для того, чтобы кого-то выручать». И отказалась госпитализировать. Никто в милиции не захотел мне объяснить, за что мой муж арестован. Ссылались на распоряжение судьи Абрамовой. На второй день я пришла в милицию к 8 утра и хотела передать мужу передачку. Но мне сказали, что его здесь нет, в 6 утра его этапировали в тюрьму. Потом я узнала, что его вместе с 30-ю уголовниками, убийцами, поместили в камеру, рассчитанную на 6 человек и они все там провели сутки при температуре 35 градусов без воды и пищи, причем, стоя, так как присесть из-за тесноты было некуда. Среди некоторых заключенных были даже истерики. Судья Абрамова объяснила мне, что якобы мы оба с мужем были объявлены во всероссийский розыск и меня тоже арестуют и посадят. Дело времени. Я обратилась за помощью к депутату Глебу Якунину. Он сделал для нас в это время очень много и кое-чего добился. Мы оба ему очень благодарны. Он добился, чтобы моего мужа перевели в камеру к подросткам. Мой муж защищал подростков от произвола тюремщиков. Глеб Якунин поручил депутату Госдумы от Самарской области Фейгину М. З. помочь в освобождении моего мужа из тюрьмы. Депутат Фейгин нашел мне частного адвоката (правда, мне пришлось заплатить ему 800 000 рублей). С помощью адвоката я смогла переписываться с мужем. Меня на свидания с мужем не допускали, объясняя тем, что мы являемся обвиняемыми по одному делу. Председатель нарсуда Кривов умышленно не давал ни мне, ни адвокату материалы дела для ознакомления и умышленно не назначал судебное разбирательство, так как прекрасно знал, что в суде мы докажем нашу невиновность. Только спустя месяц депутату Фейгину наконец удалось добиться разрешения ознакомиться адвокату и мне с материалами дела. При ознакомлении с материалами дела я была просто шокирована такими подлогами нашего сволочного правосудия. Оказывается, 3-го марта 1993 года судья Абрамова вынесла определение о переносе судебного заседания на 4-е апреля 1993 года, а 29-го марта 1993 года вынесла определение о взятии нас под стражу за злостную неявку в суд. Но ничего нам не сообщила ни о дне судебного заседания, ни об определении о взятии нас под стражу. 4-го января 1994 года судья Абрамова вынесла определение об объявлении нас двоих во всероссийский розыск. В деле также имелись протоколы якобы состоявшихся судебных заседаний 4-го марта, 5-го марта, 6-го марта, 9-го марта 1993 года, на которых мы не присутствовали, так как нам не было повесток и судебные заседания не происходили. В определении от 9-го марта 1993 года говорится о принудительном приводе нас в суд на 15-е марта 1993 года. Определение от 15-го марта 1993 года гласит о том, что 29-го марта 1993 года нас должны препроводить в суд с милицией. В материалах дела имелся также рапорт начальника конвоя о том, что он приходил к нам домой «18 апреля 1993 года, чтобы привести нас в суд на 15 марта 1993 года». Наверное, писавший рапорт был сильно пьян. Иначе не скажешь. Таким образом, не имея доказательств нашей вины по существу, судья Абрамова и ее покровители решили приписать нам «злостную неявку в суд». Депутат Фейгин М. З. добился, чтобы был назначен суд и пригласил на судебное заседание Самарское телевидение. Моего мужа под конвоем привели в зал заседаний и поместили в железную клетку, закрыв на три огромных замка – слева, справа и посередине, а также поставили с двух сторон вооруженную охрану. Судья Абрамова поняла, что в присутствии телевидения фальшивить нельзя. Поэтому сделала хитрый ход. Она вызвала врача, который констатировал неудовлетворительное состояние здоровья Шустанова и вынесла определение о переводе Юрия Ефимовича в тюремную больницу, а суд перенесла на неопределенный срок. Она прекрасно понимала, что здоровье моего мужа уже не улучшится никогда. Я очень долго уговаривала адвоката сделать ксерокопии двух определений судьи Абрамовой: от 3 марта 1993 года о переносе судебного заседания на 4 апреля 1993 года и от 29 марта 1993 года о взятии нас под стражу за злостную неявку в суд. Со словами «Я не буду фискалить на судью» адвокат отказал мне в этой просьбе. И только после того, как на очередном свидании мой муж жестко поговорил с адвокатом, тот согласился сделать эти две ксерокопии. Сразу же после этого, отдав мне эти бумаги, адвокат отказался от ведения нашего дела. Далее, на Главпочтамте я заказала 10 копий этих документов и отослала их в 10 адресов: в городской суд, в областной суд, в Верховный суд РФ, в городскую прокуратуру, в областную прокуратуру, в Генеральную прокуратуру, в средства массовой информации и депутатам Госдумы с просьбой освободить из тюрьмы моего мужа, так как он невиновен. Прошел еще месяц, и ни одного ответа я не получила. Я пыталась добиться на прием к чиновникам из правовой инспекции при губернаторе Титове. Мне с большим трудом удалось дозвониться до руководителя правовой инспекции Кузнецова. Он сказал мне, что полностью в курсе нашего дела и на любом уровне, «даже на международном», как он выразился, сможет доказать невиновность моего мужа. Тогда я его попросила: «Так пожалуйста, докажите». На это он ответил дословно так: «Вы скандалите со мной, поэтому я не буду с вами разговаривать». И положил трубку. Однажды я в полном отчаянии попыталась попасть на прием к какому-нибудь должностному лицу из Правительства Самарской области. С очень большим трудом мне удалось попасть на прием к Председателю Правительства Самарской области Логойдо Ю. М. Он выслушал меня очень внимательно, обещал помочь. А когда я приехала домой, мой муж уже был дома. Это было 23 сентября 1994 года. Определение об освобождении Юрия Ефимовича за подписью председателя нарсуда Кривова было крайне глупым и крайне непонятным. Кривов мотивировал невозможность дальнейшего содержания Шустанова под стражей тем что «Руцкой назвал Гайдара щенком» в какой-то телевизионной передаче. После освобождения судебные заседания продолжались на протяжении долгих лет. На суде, как правило, не выслушивались наши доводы и не приводились доказательства нашей вины, а просто издевались над нами и над законом, выдавая белое за черное, черное за белое. Каждый раз выносились обвинительные приговоры. Мы подавали на апелляцию в областной суд, Там в нашем присутствии рассматривалась наша жалоба, издевательства были еще изощреннее, нам угрожали, нас оскорбляли. Но решение городского суда каждый раз отменяли и передавали на новое рассмотрение новому судье. В конце 1997 года на суде было принято решение передать дело в прокуратуру «для поиска доказательств вины Шустановых». После этого целый год нас никуда не вызывали. Однажды, в октябре 1998 года я случайно встретила своего бывшего ученика, который учился на юрфаке университета и проходил практику в нашей прокуратуре. Он сказал мне, что знакомился с нашим делом. И что дело закрыто. Нас признали виновными и вынесли общественное порицание. Нас также признали больными. Вот так, с подачи больной нас судили и нас же признали больными. Я долго не решалась рассказать об этом мужу, так как состояние его здоровья уже было критическим. Но поняла, что надо сказать правду. Этой же ночью у него случился обширнейший инфаркт миокарда. Врачи очень удивились, что он выжил. Ведь у него лопнули все клапаны на задней стенке сердца. Он стал инвалидом. Первые три года после инфаркта его состояние было тяжелое, но постепенно он стал входить в норму. Спасала дача. На даче мы обо всем забываем, да и воздух свежий.
15. НОВАЯ СТАДИЯ
Но преследования на этом не закончились. Началась новая стадия, которую Юрий Ефимович уже не выдержал. В 1998 году у нас было тяжелое материальное положение, и мы подали заявление о предоставлении нам субсидии на оплату коммунальных услуг. Первый раз субсидия нам была предоставлена до 1 апреля 98-го года. К нашему удивлению за октябрь и ноябрь нам принесли счет-квитанцию без учета субсидии. И так каждый раз субсидия предоставлялась на 6 месяцев, а за 2 месяца куда-то пропадала. Кроме того, в расчете величины субсидии тарифы на коммунальные услуги были занижены и поэтому сама субсидия резко снижалась. Далее, с нас требовали плату за антенну общего пользования, которой мы не пользовались. Вопреки закону о льготах при начислении субсидии она уменьшалась на две льготы: мою ветеранскую и его инвалидскую. Мы неоднократно обращались в Комитет по ЖКХ за объяснениями. Нам отвечал начальник комитета ЖКХ Косоруков Г. В.: «Мы всем так делаем. Наша методика правильная в силу ее правильности.» Мы неоднократно повторяли, что у нас нет здоровья хлопотать обо всех, но если вы нам не сделаете так, как положено по закону, то мы будем добиваться для всех. Мы платили за коммунальные услуги так, как положено, а не так, как хотели коммунальщики. Тогда Косоруков Г. В. подал исковое заявление в суд о взыскании с нас задолженности, которая по их расчетам составляла баснословную сумму – 27 000 рублей. Сюда они приписали еще один несуществующий в природе долг. Дело в том, что в 1996 году наша дочь была безработной и ей в центре занятости 6 месяцев не выплачивали пособие. Мы все 5 человек жили на нашу пенсию, которая была очень маленькой. Когда мы обратились к коммунальщикам с просьбой отсрочить платеж за квартиру, нам пошли навстречу, но потребовали справку из центра занятости о том, что пособие не выплачивается. И мы 6 месяцев за квартиру не платили. Но как только центр занятости стал выплачивать пособие, мы стали расплачиваться с долгом. Мы отдельно платили за текущий месяц и отдельно в счет погашения задолженности. За три месяца мы задолженность полностью погасили. И тем не менее, когда в 2001 году Косоруков подал исковое заявление в суд, то потребовал также и этот несуществующий в природе долг плюс пеня за 2000 дней, превышающая долг в 2 раза. То есть за 96-й год мы должны были выплатить трижды, хотя не должны были ничего. Заместитель Косорукова Нижегородцев сказал нам на суде: с долгом вы не расплатитесь, у вас нет таких денег. Поэтому мы отнимем у вас квартиру и вы будете бомжами. В это время наша младшая дочь работала в строительном тресте инженером-сметчиком и жила со своей семьей из 4-х человек в крохотной малосемейке. Она стояла первая на очереди на получение трехкомнатной квартиры, а когда на трест выделили эту квартиру, нашу дочь сократили, хотя на работе все время ее хвалили и даже ставили в пример работникам с 20-тилетним стажем, так как она грамотно составляла сметы и экономила тресту миллионы. Так она осталась без работы и без квартиры. Четыре года не могла устроиться по специальности. У нас суд длился 2 года. На каждом судебном заседании судья издевалась над нами, выдавая белое за черное, черное за белое, нарушая законы напропалую. Однажды мы обратились в Госстрой с просьбой назвать закон, по которому льгота не должна вычитаться из субсидии. Мы об этом законе говорили в суде, но нас не слушали. Из Госстроя нам прислал ответ некий Дронов, который этот закон умышленно исказил, вставив в закон свои измышления. Таким образом было трудно добиться справедливости. А тут еще я попала в аварию. Опрокинулся дачный автобус, и у меня было сильнейшее сотрясение мозга, много ушибов и сломано три ребра. Моему мужу часто на суде становилось плохо и приходилось вызывать скорую. Мы подавали судье многочисленные ходатайства, но судья ногтем скидывала их со стола. Председатель Правительства Самарской области Казаков, которому мы жаловались на подлог по поводу занижения тарифов при расчете величины субсидии, ответил нам, что никакого подлога нет и мы неправы. И все-таки, с большим трудом, с большими потерями здоровья, мы добились, что Госжилинспекция признала, наконец, занижения тарифов незаконным и обязала Косорукова Г. В. выплатить 1026-ти малообеспеченным семьям недоданную за три года субсидию. Председатель Правительства Самарской области Казаков В. А. извинился перед нами за свой неправильный ответ и затем, будучи депутатом Госдумы от Самарской области, помогал нам добиться справедливости в суде. Судья Широбокова оставила нам долг 4 000 рублей. Это была наша льгота за несколько лет. Нас обязали выплачивать с пенсии и вернуть льготу, которую мы получили за эти годы. И все это нам присудили на основании искаженного Дроновым закона, который он прислал не только нам, но и в суд. Мы обратились к депутату Казакову В. А. Его юрист нас внимательно выслушал и сказал, что закон на нашей стороне. После того, как Казаков В. А. направил депутатский запрос в Верховный Суд, нам отменили долг в 4 000 рублей, как составляющий нашу льготу за несколько лет. Судебные приставы сказали нам, что производство закрыто, документы по этому делу ликвидированы, о чем записано в журнале. В 2002 году с меня без всяких объяснений сняли ветеранскую льготу. Таким образом, я льготами не пользуюсь до сих пор. Когда вся эта нервотрепка внезапно закончилась, неожиданно случилось то, что случилось. В ночь на 4 ноября 2004 года моего мужа не стало. Он лег спать и не проснулся. Это был для всех нас шок. Боль утраты не проходит до сих пор. Ему было 67 лет. Он мог бы еще работать и приносить пользу. Прошло 8 лет, а меня часто на улице встречают его бывшие ученики и ученицы, его бывшие студенты нефтехимического техникума и высказывают восхищение преподавателем. Они говорят: это был классный преподаватель.
16. ЕЩЕ ОДНО СУДИЛИЩЕ
В этот же день, как не стало моего мужа, 4-го ноября 2004 года, Косоруков Г. В. подал новое исковое заявление в суд о взыскании с меня несуществующего в природе долга 12 000 рублей по тем же основаниям, что и предыдущий иск, только по другим срокам. Мировой судья Широбокова Г. В. обязала меня к 13-му ноября (то есть в тот день, когда моему мужу было 9 дней) предоставить в суд пояснения по мотивам иска. У меня было очень тяжелое душевное состояние и я попросила отсрочку на 2 недели. Судья согласилась. Через 2 недели я предоставила судье в письменном виде возражения, в которых указала, что я по процессуальному законодательству не должна доказывать свою невиновность, а должна дать пояснения к доказательствам своей задолженности, которые должен предоставить истец. Судья Широбокова Г. В. назначила предварительное судебное заседание, на котором я подала ходатайство об истребовании с истца доказательств моей задолженности. Судья дала 2 недели сроку представителю истца юристу Кулькову Денису для предоставления доказательств задолженности. Но Кульков Денис ни через 2 недели, ни через месяц не предоставил доказательств задолженности. И все-таки, судья назначила судебное разбирательство. Перед тем, как начать разбирательство, судья обратилась к Кулькову Денису со словами: Вы так и не принесли доказательства, а как же мы с вами будем доказывать? Я возмутилась таким сговором судьи с истцом, но судья оставила без внимания мое возмущение. На данное судебное заседание я пригласила корреспондентов всех трех городских газет и городского телевидения. Но судья Широбокова не допустила их в суд, не объясняя причин. Во время судебного заседания на мой вопрос Кулькову, какие у него есть доказательства моей задолженности, он ответил, что у него есть устные пояснения, а судья по своему усмотрению решит, признать их доказательствами, или нет. Так как судья долго не решалась далекие от истины устные пояснения считать доказательствами моей задолженности, то суд много раз переносился. Каждый раз мои ходатайства не принимались судьей, по-прежнему белое выдавалось за черное, черное за белое. Наконец, по всей вероятности, под чьим-то давлением, а оно чувствовалось постоянно, судья вынесла постановление о взыскании с меня несуществующего в природе долга в сумме 9 000 рублей. Я подала апелляцию в городской суд. Судья Селиверстова тоже не допустила корреспондентов в суд, не объяснив причины. Судилище было просто мерзкое. Мне сказали, что раз мне повысили пенсию, то и должна платить. Судебное заседание часто прерывалось телефонными звонками и судья перед кем-то отчитывалась. Так как Кульков Д. не предоставил никаких доказательств, то я предупредила судью, что буду подавать жалобу в Европейский суд по правам человека. 28-го мая 2005 года судья Селиверстова вынесла решение об отказе в удовлетворении апелляции. И в этот же день решение вступило в законную силу. Когда я ознакомилась с мотивирующей частью судебного решения, то обнаружила два обстоятельства. Первое – судья применила закон, который 2 года назад был отменен, а вместо него издан другой закон. И сделала она это умышленно, чтобы поддержать сторону истца. Второе – так как истец не предоставил никаких доказательств моей задолженности, то судья Селиверстова привела свои доказательства, которые не звучали в суде. Ибо понимала, что если бы они звучали в суде, то я легко бы доказала их несостоятельность. Таким образом, судья Селиверстова нарушила три основополагающие правила ст.6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, которую Россия признала в 1997 году. Это: публичность, законность и беспристрастность. Поэтому я без труда собрала нужные документы, заполнила Формуляр и направила в Европейский Суд по правам человека (г. Страсбург, Франция) жалобу в соответствии со ст.34 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод. 27-го марта 2006 года я получила ответ из Страсбурга, в котором в частности , сказано: «Ваша жалоба будет рассмотрена Судом на основании предоставленных Вами информации и документов, как только это будет возможно.» С данным ответом из Страсбурга я ознакомила городской суд, областной суд, Верховный суд РФ. В результате с меня сняли все несуществующие в природе долги и больше иски в суд не подавали.
Однако, в покое меня не оставили. В октябре 2006 года мне принесли счет-квитанцию, в которой требовалось погасить задолженность в размере 21 743 рубля 68 коп. до 23.10.2006 г. И такие счет-квитанции стали приходить регулярно. Я не платила и вообще не реагировала на это. Затем мне пришла повестка явиться по адресу ул. Чернышевского, 25 для выяснения сроков погашения моей задолженности в размере 21 743,68 р., в противном случае мне отключат горячую и холодную воду, отопление и электричество. Я пришла по повестке и попросила пояснить, откуда взялся этот долг. Мне ответили: а это еще за 96-й год. Я напомнила, что есть судебное решение, в котором говорится, что такого долга никогда не существовало в природе. На это мне ответили: суд нам не указ. Мне пришлось обратиться в Прокуратуру. Разбирательство длилось очень долго. Распоряжения прокурора часто не выполнялись. Наконец, было признано, что долг не существует в природе, но мне было отказано в письменном ответе по поводу этого долга. После этого мне пришла еще одна счет-квитанция следующего содержания: «ОАО РСП Жилсервис» настоятельно предлагает вам погасить имеющуюся у вас задолженность в срок до 31.05.2008 г. При невыполнении данного требования «ОАО РСП Жилсервис» оставляет за собой право обращаться в судебные органы в целях принудительного взыскания задолженности. Итого к оплате 12 069р 02 к.» Следующая счет-квитанция требовала погасить эту же задолженность до 01.04.2009 г., затем следующая до 30.04.2009 г. Пришлось снова вопрос решать через прокуратуру.
Так коммунальщики мстили нам за то, что мы не дали себя обмануть.
В настоящее время коммунальщики повысили тарифы на коммунальные услуги. Несмотря на то, что стоимость внутридомовых нужд входит в тарифы на оплату коммунальных услуг, коммунальщики внесли в счет-квитанцию графу: внутридомовые нужду на горячую воду, а также внутридомовые нужды на электричество. А считаются эти внутридомовые нужды по общедомовому счетчику. Перерасход получается оттого, что те, у кого нет счетчиков на воду, не экономят. Но комммунальщики «разбрасывают», как они сами говорят, этот перерасход на всех. Значит, каждый из нас должен оплачивать ежемесячно чей-то перерасход. Разве это правильно? Когда же будет предел всей этой алчности? И когда Управляющие компании перестанут раздувать свой штат? Я понимаю, что вопросы риторические. Много здоровья уходит на борьбу, но еще хуже портится здоровье от сознания того, что и тебя, и всю Россию дурят коммунальщики.
17. А МЫ ВСЕМ ТАК ДЕЛАЕМ!
С сентября 2012 года коммунальщики ввели в счет-квитанцию по квартплате две графы - общедомовые нужды на горячую воду и электричество. Что из себя представляют эти ОДН? Это не та вода, которая идет на общедомовые нужды, и не то электричество, которое идет на освещение лестничных площадок. За воду на влажную уборку лестничных маршей и за электроэнергию на освещение лестничных площадок мы уже платим. Эта плата входит в самую первую графу счет-квитанции: содержание жилья. На сайте Управляющей компании «Новоградсервис» есть распечатка графы «содержание жилья». Туда входит и влажная уборка лестничных маршей, за которую наш дом ежегодно платит 79 000 рублей. Понятно, что эти деньги мы платим и за тряпку, и за швабру, и за моющие средства, и, без всякого сомнения, за воду. Плата за освещение лестничных площадок также входит в графу «содержание жилья». Так почему же с нас требуют платить за это второй раз, причем в разы больше, чем мы уже платим?! Оказывается, у коммунальщиков есть проблемы с неплательшиками. И вместо того, чтобы поднять свои задницы и решать свои проблемы, коммунальщики очень запросто переложили свои проблемы на добросовестных плательщиков. И свои проблемы назвали общедомовыми нуждами. Нас, добросовестных плательщиков, заставляют среди своих соседей выявлять неплательщиков, вступать с ними в непримиримый конфликт и требовать, чтобы они заплатили долги, которые исчисляются десятками тысяч. Конечно же, они их никогда не заплатят. А значит, мы должны платить. Когда мы обращаемся в различные инстанции за защитой прав потребителей, то нам отвечают: «мы всем так делаем». И это есть железное оправдание абсурдной политики. Ну нам не впервой наблюдать, как дурят всю Россию. Если Жилищным Кодексом РФ и «Правилами №354» не урегулирован вопрос порядка учета исполнителем коммунальных услуг количества проживающих в жилом помещении, то это проблема Управляющей компании, а не потребителей. Поэтому я и многие собственники квартир в нашем доме не платим ОДН ни за горячую воду, ни за электричество (кстати, за освещение лампочкой лестничной площадки с нас берут больше, чем мы платим за пользование электричеством в квартире, это же абсурд!) Управляющая компания записывает нам эти неплатежи в долг и грозит взымать пени (и они не хотят и слышать о том, что пени берутся только при наличии договора, а договора у нас нет). Таким образом, несуществующие в природе долги с нас будут удерживать по суду. Но мы знаем наше сволочное правосудие, которое стремится взыскать с нас за то, что мы не дали себя обдурить. Коммунальщики обманывают меня и мою семью, а также и всю Россию и в другом отношении. А именно, по закону коммунальщики не имеют никакого права брать плату за лифт с жителей 1-го и 2-го этажей, так как мы не пользуемся лифтом. Мы ничего не имеем против того, что за общее имущество, в которое входит и лифтовое хозяйство, должны платить все собственники квартир. Но как же быть с «Правилами изменения размера платы за содержание и ремонт жилого помещения в случае оказания услуг и невыполнения работ ненадлежащего качества и (или) с перерывами, превышающими установленную продолжительность», в п.3 которых сказано: «Для целей настоящих правил услуги и работы считаются оказанными или выполненными с ненадлежащим качеством в случае их несоответствия требованиям «Правил содержания общего имущества в многоквартирном доме»? Подпункт в) пункта 10 главы II «Правил содержания общего имущества в многоквартирном доме» относит к требованиям к содержанию общего имущества «доступность пользования жилыми и (или) нежилыми помещениями общего пользования». Так как для жителей I и II этажей лифт недоступен (ведь на втором этаже даже кнопки вызова лифта никогда не было за ненадобностью – как сказал один работник лифтового хозяйства, «какой дурак поедет на II этаж»), то согласно п.6 вышеуказанных «Правил изменения размера платы за содержание и ремонт жилого помещения», размер платы за содержание и ремонт жилого помещения уменьшается в нашем случае на размер оплаты за лифт с жителей I и II этажей. Я неоднократно обращалась в Минрегион со своими доводами, основанными сугубо на законах. Но, несмотря на то, что Постановление Правительства РФ от 13 августа 2006 года №491 обязало Минрегион «Утвердить до 1 октября 2006 года Методические рекомендации по разработке и применению инструкции по эксплуатации многоквартирного дома», Минрегион в своем ответе от 15.06.2012 г. умышленно обходит стороной все перечисленные мною законы и на двух страницах приводит многочисленные законы и постановления, не имеющиеся никакого касания к нашему вопросу. И в конце своего ответа сообщает, что решать такие вопросы – это не его компетенция. Создается впечатление, что в Минрегионе прекрасно понимают, что беря плату за лифт с жителей I и II этажей, коммунальщики, не имея на то полномочий, изменяют императивные нормы Федерального законодательства. Но понимают они также и то, что коммунальщики всем так делают. То есть нарушают права потребителей повсеместно, по всей России. Понимают и защищают, правда, довольно неуклюже. Потому что неправы и знают, что неправы. И свои рассуждения основывают не на законах, а на понятиях. Сейчас по всей России население высказывает недовольство по поводу загребущей политики коммунальщиков. Я имею в виду введение платы за «того соседа» под видом ОДН. Ведь козе понятно, что разность в показаниях счетчиков – это долги неплательщиков. Их повесили на нас. И так по всей России. Значит, кто-то их крышует. Во всяком случае, создается такое впечатление. «А мы всем так делаем!» - вот единственное доказательство правоты коммунальщиков. И против этой «железной» логики не попрешь. Я мириться с этим не намерена. Здоровье мне позволяет единственное – не платить! А подадут в суд – с нашим сволочным правосудием буду судиться в Европейском Суде. Итак, травля продолжается. И это, видимо, надолго. А именно, до тех пор, пока чиновники не начнут жить по законам, а не по понятиям.
В своих ответах, касающихся платы за лифт жителей I и II этажей, чиновники, игнорируя требования перечисленных мною выше законов, указывают на решение Верховного Суда РФ от 26 мая 2005 г. №ГКПИ 05-588, умалчивая о том, что данное решение оставляет без удовлетворения заявление Щ. «о признании недействительным абзаца 3 подпункта «а» пункта 3 раздела 2 «Правил оплаты гражданами жилья и коммунальных услуг», утвержденных Постановлением Правительства РФ от 30 июля 2004 г. №392.
Козе понятно, что Верховный Суд РФ не имеет полномочий признавать недействительными законы, утвержденные Правительством Российской Федерации.
Создается такое впечатление, что заявление Щ. умышленно было составлено так, чтобы оно было предрешено на оставление без удовлетворения. А ведь никто ничего не имеет против того, что лифтовое хозяйство является общим имуществом, и что за общее имущество все должны платить.
Но, кроме этого закона, есть еще и «Правила изменения размера платы за содержание и ремонт жилого помещения в случае оказания услуг и выполнения работ ненадлежащего качества и (или) с перерывами, превышающими установленную продолжительность», а также «Правила содержания общего имущества в многоквартирном доме», утвержденные Правительством Российской Федерации, в которых указаны конкретные условия, при которых за общее имущество, в данном случае, за лифт I и II этажи не должны платить.
Именно поэтому Постановление Правительства ФЗ от 13 августа 2006 года №491 обязало Минрегион «Утвердить до 1 октября 2006 г Методические рекомендации по разработке и применению инструкции по эксплуатации многоквартирного дома». В этих Методических рекомендациях, в частности, нужно основываться и на перечисленных выше законах, из которых следует, что жители I и II этажей не должны платить за лифт. Хоть по 10 кнопок вызова лифта на I и II этажах поставьте, все равно лифт для них недоступен. Это все равно, что поставить кнопки вызова на уличных фонарных столбах.

С уважением, Гуленкова Виктория Юрьевна.
Тел. 8-937-1705-115
gvu2013@yandex.ru

Вернуться назад